Дыхание Донбасса - Владимир Дмитриевич Пронский

будет выглядеть его первый бой. Когда же в отделение прислали нескольких бойцов, успевших «понюхать пороха», это придало уверенности, словно подоспели старшие братья, а с ними ничего не страшно.

Первое столкновение произошло совершенно неожиданно, когда его рота выдвинулась на «передок» и заняла вдоль лесополосы свежие окопы, из которых днём ранее выбили противника. Бойцы услышали свист мин со стороны зеленевшего перелеска и попадали на дно окопчиков. Ждали приказа на атаку, но пришлось самим отстреливаться, увидев фигурки врагов, продвигавшихся перебежками… Похоже, даже старшие командиры не ожидали появления на другой стороне балки противника. «Разведка боем!» – кто-то крикнул вдоль линии окопов, и поступил приказ ротного: «Приготовиться к отражению атаки!» До врагов было метров сто пятьдесят, надо было подпустить поближе, и Семён, дождавшись приказа «Огонь!», первым жахнул короткой очередью в полусогнутый абрис противника.

Справа и слева застучали автоматы; стрелять начали и в ответ, хотя кто и откуда стрелял, было практически не видно из-за прошлогоднего бурьяна; лишь сизый дым от выстрелов указывал на противника. Кто-то вскрикнул и застонал справа от Семёна, и он увидел, как зажал окровавленную руку «краповый» Лёха, ходивший в тельняшке с красными полосами.

– Ты как? – машинально крикнул Семён и увидел, как тот отмахнулся:

– Ерунда. Пуля срикошетила.

А далее, словно по команде, раздалось несколько выстрелов из гранатомётов с нашей стороны, словно в отместку. Видимо, поняв, что с наскока не удастся пробиться, подхватив обвисшего на руках раненого, противники начали отходить к лесу под прикрытием парочки своих. Вскоре раненый совсем обмяк, и они его бросили. Огрызаясь из автоматов и подствольников, ранили ещё одного нашего, и тоже в руку, осколком гранаты, но вскоре начался интенсивный обстрел с нашей стороны, отступавшие залегли, а в короткие перерывы между разрывами ломились через поле до следующего лога.

Этот короткий бой Семёну показался бесконечным. Когда всё вроде бы стихло – лишь на правом фланге бригады шла отдалённая перестрелка, провели перекличку, и оказалось, что в их взводе несколько раненых. Их перевязали, а одного вывели в тыл и отправили на эвакуационной машине в медсанбат. Первый бой, как оказалось, не был самым трудным, но стал самым запоминающимся изо всех далее случившихся.

Семён воевал вторую неделю, когда ранили его самого: пуля прошила голень навылет, задела артерию, он потерял много крови; из госпиталя его ночью переправили в Ростов, где прооперировали и, накачав лекарством, погрузили в сон. Чувствуя, что засыпает, он понял, что теперь жизнь вне опасности, надо хорошенько отоспаться, потом позвонить домой и ждать выздоровления. Жалел лишь об одном: что так быстро закончилась фронтовая эпопея.

13

На вторые сутки, кое-как оклемавшись, он позвонил жене, зная, что она на работе. Прежде Ксения всегда откликалась живо и радостно, а сейчас, услышав его голос, показалась совсем убитой, будто разговор с мужем в тягость. От этой тревожной новости подумалось, что она завела в его отсутствие кого-то, и теперь муж её совсем не радовал, тем более что он по сути бросил её и, понятно, ожидать от жены в таком случае счастливого придыхания в голосе не приходилось. Так что какой-то жгучей обиды на её равнодушие не было, и когда она сказала, что отец находится в клинике, ничего не изменилось в его душе, хотя он пока не знал причину госпитализации тестя. Осторожно спросил об этом, но Ксения, сказав, что у отца что-то с нервами, спросила совсем об ином:

– Ты-то где?

– В госпитале, в Ростове…

– Ой, что с тобой? Давно лежишь?

– Несколько дней с ранением в голень, много крови потерял, слабость есть.

– Как же ты так?

– Когда стреляют, бывает и хуже. Это уж кому как повезёт.

Жена вдруг переменила голос:

– Надо было раньше думать. А то герой выискался. Сбежал из дома, и где он, что с ним – гадай жена. И когда теперь домой?

– Недели две-три проторчу здесь. Врач говорит, что какой-то нерв разбит, от этого нога малоподвижная. Ещё одну операцию будут делать: искать нерв и сшивать его. Так что выздоровление обещают, но нескорое. Надо будет потом реабилитацию проходить: прогревания, массаж и всё такое. Что молчишь?

– Думаю, – не сразу отозвалась жена. – Может, к тебе приехать, навестить?

– Не тот случай. Скоро сам появлюсь.

Ксения, спросив Семёна о приезде к нему, спросила, скорее, по инерции, потому что не хотела ехать, окончательно охладев к мужу после его бегства. В последнее время она и не думала о нём, некогда думать из-за Максима, если жила у него третью неделю, неожиданно для себя проникнувшись нестерпимой любовью и оставив дочку на попечение матери, приезжая их навестить в выходной, и то на полдня. И теперь, услышав о скором возвращении мужа, она не знала, как быть, что ему говорить, когда он вернётся. А если говорить всерьёз, то только не сейчас, когда это выглядело бы подло и по-предательски мерзко, потому что не всякую правду можно сказать больному человеку. Да и ни к чему это, если есть какое-то время, чтобы собраться с мыслями, всё обдумать и честно рассказать мужу, чтобы не выглядеть шлюхой в его глазах. И когда так подумала, то и голос изменился, сделался таким, каким был всегда:

– Приезжай скорей, будем с Виолкой ждать!

– Долго ждать не придётся, целую тебя, а ты поцелуй за меня дочурку! Очень соскучился по всем!

– Тогда до встречи!

Поговорив, Семён откинулся на подушке, почувствовав, как вспотел от слабости, но на душе всё равно было нестерпимо радостно. Почему-то подумалось, что его поездка на Донбасс действительно выглядела авантюрой, хотя он всей душой хотел помочь сражавшимся с одурманенными фашистами, взявшимися будто ниоткуда, и где? На Украине! На той самой, о которой не слышал какого-то негатива, за исключением их Майдана в 14-м году. Но тогда он был совсем молодым, особенно не вникал в события в Киеве, – мало ли происходит по всему миру забастовок, митингов и прочих заварушек. И только когда пошёл кровавый замес на Донбассе, только тогда что-то шевельнулось в его душе, но опять же быстро сошло на нет, потому что конфликт выглядел локальным, казалось, вот-вот прекратится. А потом к нему привыкли, вяло тлеющему, будто он был всегда. И только перед минувшим Новым годом напоминание о нём прозвучало особенно грозно, потому что оно теперь затрагивало и Россию. А это уж был особый случай, и стало понятно, что все перемены впереди.

Через несколько дней Ксения поехала домой навестить дочку, ей об отце ничего пока говорить не стала, чтобы не выслушивать вопросы,