Дыхание Донбасса - Владимир Дмитриевич Пронский

От него отшатнулись, а он, продолжая грозить, сел около кровати и неожиданно уснул, повалился на ковёр, безвольно раскрыв рот. Привели его в чувства врач и два санитара, вызванные Маргаритой, и почти сонного повезли в психиатрию. Герман Михайлович в машине крутил головой, оглядывая санитаров, и, указав на потолок «скорой», над крышей которой голосила сирена, попросил, будто они за кем-то гнались:

– Не упустите их!

12

Когда Германа поместили в клинику, Маргарите пришлось чуть ли не каждые пять минут объяснять звонившим мужу, что, мол, его госпитализировали с инфарктом, и что более она ничего не может сказать. Доложила об этом и его секретарше, а та замучила вопросом:

– Нельзя ли перемолвиться с ним хотя бы двумя словами?

– Нельзя… Он находится в реанимации, и этим всё сказано. А вы передайте его заму, чтобы тот временно взял на себя заботы по управлению фирмой, а как только у Германа Михайловича появится возможность, он позвонит.

Отключив телефон, Маргарита связалась с приёмным покоем клиники:

– Недавно к вам поступил Герман Чернопут. Когда можно будет поговорить с его лечащим врачом?

– Сегодня вряд ли, – ответила женщина, как показалось, что-то жевавшая. – Приезжайте завтра в первой половине дня и обратитесь в регистратуру.

– Спасибо! – только и смогла сказать Маргарита, и долго сидела, обдумывая ситуацию, не сулившую ничего хорошего.

Отвлёк телефонный звонок. Посмотрела – номер незнакомый. Всё-таки активировала.

– Здравствуйте, Маргарита Леонидовна!

– Вы кто?

– Подберёзов я, Валентин… Звоню Герману Михайловичу и не могу дозвониться.

– Он в больнице с инфарктом. А вы по какому вопросу?

– Творческому… А он действительно в реанимации?

Маргарита спросила, не удосужив Подберёзова ответом:

– И откуда у вас мой номер телефона?

– Герман Михайлович когда-то дал на всякий случай… Хотел у него узнать, как быть с деньгами, которые жертвуются в фонд?

– Вот чего не знаю, того не знаю. Деньгами распорядитесь так, как всегда распоряжались, – нашлась она.

Отключив телефон, Маргарита ухмыльнулась, подумала о муже: «Ну и жук! Со всех сторон деньги гребёт! Ведь ничего о фонде не говорил… И где же он деньги прячет? У этого Подберёзова, что ли?»

Мысль о деньгах, о которых она ничего не знала, начала преследовать её. Если ранее они с Германом во всём доверяли друг другу, то теперь в ней закралось сомнение. «Вполне может быть, что это – не единственная неизвестная заначка, – подумала она, вспомнила дом в Барселоне и встрепенулась: – А может, и не продешевил, а припрятал деньги в тайном месте, а мне лапшу вешает. И ведь до них теперь не доберёшься, а если и доберёшься, то не сразу, и неизвестно при каких обстоятельствах и с какими последствиями». От таких мыслей в ней вдруг всё перевернулось, вместо жалости и сострадания к мужу проснулась обида, да такая, что ей стало не хватать воздуха, и сердце как-то нехорошо застучало. Она хотела позвонить дочери, в надежде узнать что-нибудь от неё, но не решилась, понимая, что ещё один человек будет знать о том, о чём муж умалчивает. «Действительно, хитромудрый Танкист!» От всех душевных нестроений Маргарита решила на следующий день в клинику не ездить, обойтись телефонным разговором, предполагая, что вряд ли её пустят к Герману в закрытой больнице. Решила – и правильно сделала.

Поговорила с лечащим врачом, раздобыв телефон отделения в регистратуре, и узнала, что Германа как минимум станут понаблюдать около десяти дней, а если подтвердятся худшие подозрения, то оставят ещё на два месяца, чтобы сложить полную картину течения болезни. Словам доктора Маргарита верила и не верила. Ну, не мог так быстро человек лишиться рассудка, если два-три дня назад был вполне здоровым, немного, правда, взвинченным, но с кем не бывает чего-то похожего. «А может, это как раз тот случай, когда болезнь накрывает внезапно, – думала Маргарита. – Ох-хо-хо… Одни вопросы!»

Тем не менее немного успокоилась, рассчитывая на его скорое возвращение, и даже слегка злорадствовала в душе, вспоминая, как он в последние дни трепал нервы, хотя и без его заморочек доставалось. То с дочерью воевала, то внучку успокаивала, говоря, что папа вот-вот вернётся из командировки, ничего конкретно не говоря о «непутёвом» отце. Никто в семье не знал, когда он связался с казаками, неожиданно быстро сдружился с ними, зачастив на мероприятия. Иногда они организовывали дежурства в общественных местах, встречались со школьниками, студентами. Всё это «любо», как они, бравируя, говорили, но вот в памяти остался один эпизод, когда, попав на какое-то чествование, Семён был свидетелем того, как некий казачий чин накричал на подчинённого, унизил при его собственной жене… Та уж было поднялась из-за стола, чтобы покинуть крикливое собрание и увести за собой мужа, но их всё-таки уговорили остаться. Вроде объяснились, но едкий осадок у них наверняка остался, если он остался даже в душе Семёна. Впрочем, он всё понимал: ведь живые люди, и как они ни называй себя, ими и остаются со всеми слабостями и каверзными привычками.

Зато, попав с дюжиной казаков в добровольческий центр в Гудермесе, Семён понял, что они вполне нормальные. Пробыв вместе две недели, он уж и не называл их как-то по-иному: только «брат». Армейская спайка приходит через пот, это он знал по службе. Но именно теперь, набегавшись, наползавшись до судорог в ногах и руках, иногда под дождём, в грязи или по мокрому щебню, он по-настоящему понял суть военной службы, а подробное изучение автомата, подствольника, отработка навыка владения ножом и применения гранат пропитала его духом воина. Да и сам он внешне изменился: загорел, похудел, слегка курносый нос обострился, а волосы выгорели; от прилива энергии ему казалось, что может легко выполнить любое приказание. Он учился в своём же отделении, где было много участников «горячих» точек или недавно отслуживших по контракту. В первое время, когда вечерами собирались в курилке, над ним подшучивали, говорили, что опыт дело наживное, главное, спиной к противнику не поворачивайся. Семён не обижался, не тушевался, понимая, что он доброволец, и для него ещё есть время учёбы, потому что, когда они окажутся один на один с противником, будет не до подсказок. О себе он не думал до того момента, когда их сборные роты, в которых были и казаки, и бывшие краповые береты, и чеченцы-спецназовцы, посадили в транспортные самолёты и отправили в Ростов, а после доставили на боевую позицию под Рубежное. Здесь рядовой Прибылой потуже застегнул бронежилет, поглубже нахлобучил каску, проверил патроны в магазинах, в скоротечных и сумбурных мыслях представляя, как