Будни фронтового автобуса - Иван Вадимович Карпенков

сетовал мужчина, прикидывая, куда и как нужно еще приложить усилие. – Боюсь, что вся эта масса может поехать и рухнуть, завалив и меня заодно с тобой, – усмехнулся, словно приободрил он. – Я сейчас аккуратно опущу все обратно и пойду намародерю еще один домкрат. А ты никуда не уходи, жди меня тут, – понимая всю курьезность сказанного, с ухмылкой прохрипел он.

– Не надо! Оставь! Не опускай. Пусть так будет, – попросил Сева, прекрасно осознавая возможность обрушения завала. Но его нога настолько была измучена давящим на нее гнетом, что отказаться даже от наступившего малейшего облегчения он был не в силах.

– Тогда постарайся особо не шевелиться. Я скоро, – кинул вслед незнакомец и, подсвечивая себе фонариком, скрылся в черноте проема. Где-то снаружи все гремело и ухало. Повсюду трещали автоматные очереди. Наступал «серый» период суток, в который происходят самые важные на войне дела и перемещения.

Теперь Сева уже не сомневался, что незнакомец вернется. И он ждал его. Ждал, инстинктивно прислушиваясь к доносящемуся шуму, как когда-то в детстве ожидал возвращения с работы мамы. Сейчас он вспомнил, что, точно так же напрягая слух, он безошибочно узнавал из десятков доносящихся из общего коридора звуков именно ее шаги, едва только она ступала на первую ступеньку лестницы.

Почему-то теперь на него нахлынули эти далекие воспоминания того панического ужаса и ощущения непоправимой катастрофы, наступавшие в тот момент, когда мать, по каким-либо причинам не предупредив его, задерживалась на работе. Алексей вдруг испытал тот самый страх, поймав себя на мысли, что в этом объятом боем и царствующей повсюду смертью мире его спасителя могут убить или тяжело ранить. Ощущая опасность и полную зависимость от него, Севу тотчас охватила тревога. Такая желанная свобода и спасение, которые вот только что были совсем близко, вдруг внезапно, а главное, так просто снова ушли куда-то за невиданный горизонт полной неопределенности. Теперь, после того как судьба, словно играющая с ним в кошки-мышки и испытывающая его терпение на прочность, помаячила светом спасения, смириться со своим положением он уже был не согласен.

Все это время откуда-то снаружи до Алексея доносились звуки взрывов и интенсивного, совсем близкого уличного стрелкового боя, который то приближался, то вновь удалялся, пока не стих совсем. С каждой минутой отсутствия незнакомца его все больше и больше охватывало чувство неизбежно надвигающейся беды.

Прошло не менее трех часов, как он остался один. Ушедший на поиски домкрата мужик либо убит, либо попросту бросил его умирать здесь, под завалами этого злополучного дома. Так что надеяться на помощь с его стороны было теперь абсолютно глупо. Да и кто ему Алексей, чтобы всерьез поверить в то, что тот вправду пойдет под огнем врага искать на самом деле ненужный ему домкрат?

«Явно простой уголовник, сбежавший на фронт под циничным прикрытием якобы патриотических порывов, рассчитывающий отсидеться тут за спинами своих воюющих товарищей в каком-нибудь подразделении «Шторм Z» и получить за это помилование, – сделал для себя вывод Сева. – Занимаясь привычным мародерством, небось поначалу струсил, получив яростный отпор и сопротивление с его стороны. Но потом, убедившись, что Сева застрял надежно и что ему ничего не грозит, попросту сбежал, как мелкий воришка», – с досадой и нарастающей ненавистью попытался трезво оценить происходящие события Алексей.

Ярость и злость наполняли его. А ведь он ему уже было поверил. «Наивный! Так стремился к своему спасению, что не разглядел в банальном урке предателя. На кого понадеялся? Глупец!» – поливая про себя пришельца самыми грязными и отвратительными эпитетами, но все еще с надеждой прислушиваясь к окружающим звукам, переживал стадию гнева, одну из этапов принятия неизбежного, Сева.

Ночь, давно уже полноправно вступившая в свои права, залила все вокруг густой тяжелой чернотой, сквозь которую абсолютно ничего не было видно. И сколько ни пытался Алексей вглядываться в темноту, его глаза так и не могли привыкнуть и хоть как-то адаптироваться к отсутствию света. Редкие вспышки доносящихся снаружи разрывов лишь иногда на мгновение слегка озаряли окружающее пространство. Вокруг запахло сыростью и потянуло прохладой. Тело, все это время лежащее на острых гранях битого кирпича и бетона, заныло с новой силой. Желудок, сменив состояние тошноты на глубокое чувство голода, предательски урчал и требовал пищи.

Не понимая, что ему теперь делать дальше, Сева принял не то что единственно верное, скорее единственное доступное в его ситуации решение – взять себя в руки и постараться успокоиться. Пытаясь найти в своем нынешнем положении хоть что-то позитивное, он вдруг подумал: «Как ни крути, но этот человек дал мне пить. А это значит, что как минимум день-другой еще поживем! А, следовательно, еще поборемся с костлявой за место под солнцем».

Не то чтобы он хоть сколько-нибудь проникся благодарностью к незнакомцу, но подкатывающие к нему ненависть и злоба на какое-то время отпустили сознание, уступив место прагматичному рационализму.

Чтобы не тратить силы, а, напротив, постараться по максимуму восстановить их, он решил попробовать уснуть. Турникет, за ненадобностью давно был сброшен с поврежденной ноги. Вероятно, кровь на его ранах запеклась и уже не вытекала наружу. Он заметил это еще давно, когда очередной раз приотпускал затяжку жгута.

Проваливаясь в полудрему, как в анестезию для измученного организма, Сева успел подумать: «Ведь должен же быть выход! Обязательно должен быть!»

И, вспомнив, как в детстве украдкой крестила его и молилась за него бабушка, Алексей испытал какую-то необъяснимую уверенность в том, что Бог не допустит беды и обязательно спасет его. И хотя Сева никогда не был воинствующим верующим и, более того, особо даже не интересовался вопросами религии, все же он всегда чувствовал сопровождающую его по жизни руку Всевышнего, отводившую от него настоящее несчастье. Как ни крути, а какие-то сакральные отношения между ними были. Возможно, по молитве бабушки Господь и любил его. В этом на подсознательном уровне Алексей был абсолютно уверен. А потому уже ожидал от Него вмешательства и положительного разрешения сложившейся ситуации.

Сквозь тревожный бредовый сон, среди немногих ночных звуков он снова отчетливо услышал те самые, по-особому тяжелые, крадущиеся шаги. Несмотря на постоянное гудение и нескончаемый шум в своей голове, теперь, казалось, Алексей уже точно смог бы узнать их из тысячи других. Для того чтобы максимально вернуться в суровую реальность, он усилием воли попытался прогнать от себя свое грузное, как будто липкое, ни за что не желающее отпускать его всепоглощающее наваждение. Инстинктивно сконцентрировав свое внимание и напрягая слух, Сева начал пристально прислушиваться к шумам, доносящимся откуда-то из черноты завала.

Спустя мгновение и вправду