О любви побеждающей - Елена Викторовна Кононенко

на фронте, особенно сблизило. Женщины разных возрастов и разного душевного оклада чувствовали себя сестрами. Ничто так не роднит, как горе. А война — это горе.

Вот и сейчас собрались под одной крышей, как большая семья. Вели задушевные беседы. Валя разоткровенничалась и рассказала о случае с Поляновым.

И зажурчал, как ручей, задушевный женский разговор. Осуждали Полянова, горячо спорили. Помалкивала только Мальвина. И Валя знала, почему та молчит… Полина Ивановна, жена старого полевого фельдшера и мать четырех фронтовиков, не вытерпела, усмехнулась.

— А Мальвина сегодня что-то в рот воды набрала. Не по вкусу, видать, наш разговор?

Мальвина скорчила обиженную гримаску.

— Напрасно Валентина отчитала Полянова. В нем есть… какая-то…

Она щелкнула пальцами. В ее жесте было что-то грубое, неприятное.

«Кошка», — подумала Валя с раздражением.

— Ну что делать, если за мной ухаживают?! — спросила Мальвина жеманно.

Полина Ивановна покачала головой.

— Эх, матушка, сказала бы я тебе одну старую русскую пословицу, да неохота… Больно за твоего Андрея, вот что!

Мальвина пожала плечами.

— Вы думаете, я Андрюшку не уважаю?

— Если бы уважала по-настоящему, не стала бы вести себя так, — послышались голоса.

— Скука, — лениво потягиваясь, процедила Мальвина.

Валя встрепенулась, словно ее укололи.

— Брось, моя дорогая, прятаться за это словечко. Тошно слушать. Работай больше — вот и скуку свою укоротишь. Не устаешь, должно быть! — Она недобро усмехнулась.

— И наконец… наконец, это позорно, гадко, — снова заговорила Валя. — Муж на фронте, а она хвостом вертит. Есть такие, знаю я… Вот ты — такая!

Мальвина не смутилась.

— Бориса и Андрея ждать теперь уже странно… Бессмысленно. Пока были письма — еще туда-сюда. А теперь? Ну, а если и вернутся. Это будет очень замечательно, — сказала Мальвина, — если они и вернутся… то что из этого?

И тогда женщины зашумели. Валя выпрямилась во весь рост. Губы ее дрожали от негодования. Она подошла к Мальвине и, глядя в упор на нее, выговорила хрипловатым голосом:

— Знаешь, кто-ты? Ты… ты…

Было что-то брезгливое и даже страшное в лице Вали, в широких зрачках других женщин. Мальвина съежилась и попятилась к дверям.

*

Группа разведчиков лейтенанта Погожего, в числе которых были Борис и Андрей, наконец вырвалась из окружения и благополучно прибыла в свою часть. Много было пережито волнений и мытарств. Жизнь не раз висела на волоске. У Андрея, очень молодого, веселого Андрея, появилась седина в волосах. Заострилось круглое лицо Бориса. Лейтенант Погожий так оброс, что его трудно было узнать.

Командиры и бойцы обнимали друзей.

— Письма есть? — жадно спросил Борис.

— Месяц будете читать — не перечитаете, — шумели друзья. И кто-то притащил целый мешок, туго набитый письмами.

Однажды в лесу зашел разговор о женской верности, уж так устроено человеческое сердце: даже в тяжелые минуты люди, не знающие, будут ли они живы завтра, говорили о любви. Говорили и спорили о верности жен и невест. Рассказывали всякие забавные, выдуманные и невыдуманные истории — из жизни и из книг. Старались говорить об этом весело. Но у многих под шинелью беспокойно сжималось сердце.

— Сложна наша жизнь, друзья мои, ничего не попишешь, — глубокомысленно заметил Погожий. — Вот хотя бы взять нас… — Он вздохнул, и нельзя было понять, в шутку вздыхает он или серьезно, — много месяцев от нас ни слуху, ни духу. Нужно быть ко всему готовыми… Не каждая женщина может быть настолько твердой, чтобы дождаться нас…

— Ложь! Каждая! Если только, конечно, это человек, а не пустоцвет… И если она по-настоящему любила, — горячо перебил Погожего Борис и недовольно взглянул на него. Он не умел скрывать своих чувств. Одна только мысль о том, что Валя, любимая его Валя, может забыть его, переворачивала наизнанку всю его душу.

…И вот теперь они увидели этот огромный мешок с письмами. И первый бросился к мешку Погожий.

Друзья отошли в сторонку и только поглядывали, улыбаясь, на радостные лица разведчиков, жадно глотающих письма. Уж кто-кто, а они-то знали, что такое изголодаться по слову родных, но ласке…

— Маринушка… сынище! Сокровища мои! — восторженно бормотал Погожий и, не в силах сдержать радость, читал громко, почти кричал:

«Утрам говорим тебе: доброе утро, папка. И вечером говорим тебе: спокойной ночи! И когда получаем что-нибудь сладкое, делим на три части: это Юрочке, это маме, это оставим папе… Папа разобьет фашистов и приедет к нам».

Слезы текли по лицу Погожего. И смеялся, и плакал Погожий, и прижимал к заросшим, небритым щекам карточки жены и сына.

— Борис… Андрей! Послушайте! — он схватил за рукав шинели Бориса. — Да послушайте же кто-нибудь, черти!

Им было не до того. Каждый из них занят был своими мыслями. Андрей молча рылся в мешке. Он все еще искал писем. Он был угрюм.

«Где бы ты ни был, я с тобой… Где бы ты ни был, я с тобой», — как во сне, повторял Борис. Он улыбался.

Перед ним лежал ворох драгоценных Валиных писем. Он погружал в них руки, грелся около них, как у костра. Он был счастлив. Куда ушла усталость! Почему не болели больше исцарапанные в кровь кустарником руки? И такое было состояние у Бориса, что вот сейчас же, немедленно, снова он мог бы пойти и выполнить самое трудное, самое опасное боевое задание.

НЕВЕСТА

Он сидел, положив на колени сильные, молодые руки. Слепое лицо его было обращено к окну. Когда он смотрел на окно — видел светлые блики, и это его волновало.

— Нюша! — позвал он соседскую девочку, которая играла с котенком. — Сегодня солнце?

— Угу, — ответила девочка, — только оно не греет.

— Зимнее солнце всегда так… Оно сейчас оранжевое или красное?

— Немножко красное.

Слепой летчик вздохнул.

— Дядя, а дядя, — оживленно рассказывала девочка, — а у нас во дворе мальчишки собаку били, а дворник ругался.

— И правильно. Зачем же бить собаку?

— Потому, что она немецкая овчарка, дядя!

Летчик улыбнулся.

Дверь распахнулась. Школьницы Катя и Лена принесли обед из столовой.

— Ну, вот и мы, — весело объяснила Катя.

— Мороз какой! Пока несли — остыло. Но вы не беспокойтесь, мы разогреем.

Девочки гремели кастрюльками у печки. Потом пришел мальчик из пятой квартиры.

— Ура, дядя Сеня! Пенсию для вас получили — это раз. Были в совете — это два. Работа вам будет обеспечена на дому… Какая — еще не знаем! Петя остался ждать главного начальника. Секретарь говорит: «Оставьте, дети, заявление», а мы с Петькой говорим: «Нет, нам лично, мы над этим летчиком шефствуем и без ответа не пойдем». Петька остался ждать, а я — к вам. Свежую газету