Происхождение Второй мировой войны - Игорь Тимофеевич Тышецкий

большинства, то сразу покончит со всеми беспорядками твердой рукой» 246. И на следующий день, 11 марта: «Ситуация критическая. Если канцлер уступит, это будет означать конец как его самого, так и независимости Австрии. Если он проявит твердость, то столкнется с угрозой военных действий со стороны Германии» 247. Впрочем, Иден скоро покинул Форин Офис, а позиция Палайрета мало влияла на умиротворяющий подход Чемберлена и его команды. «Мы признали, что с германской точки зрения есть реальные проблемы, связанные с Австрией и Чехословакией, — заявил сменивший Идена Галифакс 10 марта на встрече с Риббентропом. — Но развитие ситуации и слова, используемые в последнее время в Германии, как в публичных выступлениях, так и в частных беседах, затрудняют достижение мирных решений и накаляют обстановку, что может в какой-то момент привести к действиям, которые будут, даже против желания германского правительства, чреваты общим конфликтом» 248. Витиеватым языком Галифакс давал понять, что немцам надо просто поменять тональность своих выступлений, а саму политику они вполне могут оставить прежней. «Правительство Его Величества не может взять на себя ответственность за советы канцлеру (Шушнигу), какие шаги ему предпринять, поскольку они могут подвергнуть его страну опасности, от которой правительство Его Величества будет не в состоянии гарантировать защиту», — объяснил взволнованному Палайрету британскую позицию лорд Галифакс 11 марта 249. Максимум, на что решился глава Форин Офис, — это объяснить Риббентропу, насколько негативное отношение вызывает в Англии ультимативное требование отставки австрийского канцлера, особенно после того как тот согласился отменить плебисцит 250. Галифакс явно стремился спустить дело на тормозах. Очень быстро, уже 2 апреля, Британия уведомила Германию о признании вхождения Австрии в состав Третьего рейха и о преобразовании в консульство своего представительства в Вене 251.

Интересно, кстати, что все переговоры с иностранными послами в Берлине в самые напряженные дни 11-13 марта вел отставленный еще в начале февраля Нейрат 252, тогда как новый министр Риббентроп находился в Лондоне, куда он вылетел еще 8 марта для вручения отзывных грамот. Гитлер предписал новому министру оставаться в британской столице 253, где англичане продолжали именовать Риббентропа послом. 9 и 10 марта Риббентроп еще получал в посольстве адресованные ему лично донесения из Auswartiges Amt, которые посылал статс-секретарь министерства Георг фон Макензен. Однако последний готовился в это время принять посольство в Риме, и у него хватало своих забот. К тому же Макензен был женат на дочери Нейрата, временно вернувшегося в министерство как раз 11 марта. Так или иначе, но в последующие несколько дней Риббентропу пришлось довольствоваться лишь общей информацией, поступавшей в лондонское посольство. Не исключено, что это была маленькая месть со стороны Нейрата. Для тщеславного Риббентропа такое положение было, конечно же, унизительно. Трудно сказать, зачем Гитлеру понадобились все эти игры с оставлением Риббентропа в Лондоне и временным возвращением Нейрата на Вильгельмштрассе. Возможно, фюрер посчитал, что в острой конфликтной ситуации иметь опытного Нейрата под рукой предпочтительнее и бывший министр сможет скорее убедить иностранные державы не вмешиваться. Правда, Нейрат, как и прежде, был сторонником мирного аншлюса 254. Однако он быстро сориентировался и понял, что в случае с Австрией переубедить Гитлера не удастся. «Давайте доставим ему это удовольствие, — посоветовал Нейрат возмущенному Папену, требовавшему отказаться от применения армии. — Он столько лет мечтал о том, как войдет в Австрию во главе своих дивизий» 255.

Некоторые неудобства во время аншлюса доставляла Германии лишь Франция. Германского посла в Париже Йоханнеса фон Велчека периодически вызывали на Кэ д’Орсе, где ему «выражали озабоченность» по поводу политики Германии в Австрии. Однако посольство Германии не воспринимало это всерьез. Там резонно полагали, что «гарантией независимости Австрии могли бы служить лишь статья соглашения в Стрезе, которое умерло, и некоторые обязательства Лиги Наций, которая бессильна» 256. Германский посол обычно отвечал на все французские протесты тем, что «Австрия и Германия являются одной большой семьей и хотели бы самостоятельно разобраться в больших или маленьких семейных спорах, без советов со стороны» 257. В Берлине на протесты Франсуа-Понсе тоже не обращали особого внимания. Немцы прекрасно знали, что Италия и Англия не будут вмешиваться в германо-австрийский конфликт, а действовать в одиночку Франция не решится. Соотношение сил за последние годы изменилось не в ее пользу. На встрече с Шушнигом 12 февраля Гитлер прямо заявил австрийскому канцлеру: выступать против Германии «сейчас для Франции слишком поздно»  258. К тому же в самый ответственный момент Франция в очередной раз осталась без правительства — 10 марта кабинет Камиля Шотана ушел в отставку, а новый, во главе с Леоном Блюмом, появился лишь трое суток спустя. В результате Франция, которая, как заявлял еще в феврале министр иностранных дел Ивон Дельбос, «не может игнорировать судьбу Австрии» 259, банально «проспала» сам аншлюс. Хотя Франции вряд ли удалось бы предотвратить его даже при наличии правительства.

Советская Россия наблюдала агонию Австрии со стороны. Конфликт не затрагивал напрямую советские интересы, да и личность Шушнига вызывала в Москве мало симпатий. В Кремле помнили, что Коммунистическая партия Австрии была запрещена еще при Дольфусе, так что опираться в этой стране большевикам было не на кого. Австрийские власти с подозрением и неприязнью относились к Советскому Союзу. Даже на грани потери Австрией независимости, в конце февраля 1938 года, Шушниг в выступлении по радио говорил, что «из границ Европы надо исключить СССР, не допуская его влияния на европейские дела» 260. Понятно, что при таком подходе обращаться к Москве за помощью австрийский канцлер никак не собирался. Тем не менее Литвинов пристально следил за развитием событий в Центральной Европе. Он получал в целом точную информацию и грамотные оценки ситуации от советских дипломатов из Англии, Франции и Германии. Свое отношение к аншлюсу Литвинов выразил в известном сообщении для советской печати, где говорилось о «военном вторжении в Австрию и насильственном лишении австрийского народа его политической, экономической и культурной независимости», а также о готовности «приступить немедленно к обсуждению с другими державами в Лиге Наций или вне ее практических мер, диктуемых обстоятельствами» 261. За этой формулировкой стояло стремление советского министра найти решение проблемы мира в рамках системы коллективной безопасности, которая к тому времени уже изжила себя и воспринималась со скепсисом не только на Западе, но и в самом Советском Союзе. Сталин санкционировал выступление Литвинова в советской печати в какой-то степени по инерции, хотя к этому времени вождь уже разуверился