Суровое испытание. Семилетняя война и судьба империи в Британской Северной Америке, 1754-1766 гг. - Фред Андерсон

все будет спокойно, то, по его мнению, можно будет сократить гарнизоны в крупных фортах до минимального уровня: «Миссилимакинак можно смело доверить гарнизону в 40 человек, Детройт — 70, Форт Эри — 25, Ниагару — 40, Освего — 30». В форте Питт будет достаточно 40 человек, а в Иллинойсе придется держать некоторое количество войск, чтобы не дать французским торговцам подняться вверх по Огайо и пообщаться с тамошними индейцами. Все «малые посты связи», путевые станции на пути к этим полудюжине «торговых фортов», могли быть оставлены. Из полудюжины постов в коридоре озеро Джордж — озеро Шамплейн — река Ришелье нужно было сохранить только один — в качестве арсенала для хранения пушек и боеприпасов, привезенных с остальных. Таким образом, не более 350 регулярных войск могли содержать комиссаров индейского департамента и поддерживать королевскую власть в фортах, где торговцы будут вести дела. Регион к северу от Огайо действительно становился индейской страной, как и предполагалось в Прокламации 1763 года[815]. Уступленные земли к югу от Огайо могли быть еще более слабо гарнизонированы. Да они и должны были быть такими, поскольку многие старые форты на юго-западе «рушились», а губернатор Западной Флориды Джонстон так глупо разместил свои новые посты в низовьях Миссисипи, что «в случае ссоры можно сказать, что они попали в ловушку», и их пришлось бы покинуть[816].

Поддерживать символическое присутствие в трансаппалачских внутренних районах — это все, на что Томас Гейдж мог надеяться после 1765 года. Он не был таким большим дураком, чтобы считать, что любой из крупных постов может поддерживаться в рабочем состоянии такими крошечными отрядами, как те, которые он собирался там разместить. Он также не был таким наивным, чтобы верить (как он официально утверждал), что военные офицеры и комиссары индейского департамента смогут арестовывать или изгонять торговцев, которые доставляли свои товары прямо в индейские деревни, как предпочитали индейцы, или уклонялись от правил торговли другими способами. Гейдж мог позволить себе лишь сохранять видимость и надеяться на лучшее. Чтобы не раздражать индейские народы, которые, как он знал, ему никогда не удастся покорить, он полагался на Прокламацию 1763 года и ее запрет на поселение белых за пределами Аппалачского хребта. Однако он также знал, что тысячи колонистов уже живут к западу от линии Прокламации — пятьсот семей, как ему вскоре сообщат, поселились в окрестностях одного только форта Питт, — и что его мизерные воинские контингенты не смогут ни выселить их, ни удержать индейцев от того, чтобы они взяли дело в свои руки[817].

Если что-то и было ясно после великого восстания, так это то, что новый наплыв белых поселенцев в страну индейцев вновь дестабилизирует Запад. Ведь уроки, которые извлекли поселенцы из недавнего конфликта и его предшественника, известного им как Франко-индейская война, были самыми очевидными из всех. Приграничные фермеры понесли самые тяжелые потери в обоих конфликтах, потеряв две тысячи и более мужчин, женщин и детей убитыми или взятыми в плен только за первый год индейской войны, и буквально несчетные тысячи в более масштабной войне, которая ей предшествовала. Смысл всех этих потерь для колонистов можно свести к силлогизму, который лежал в основе плана мальчиков Пакстона по истреблению всех коренных жителей Пенсильвании: если хорошие индейцы не причиняют вреда белым людям, то лучшими индейцами должны быть те, кто не может причинить никакого вреда, причем навечно.

ТАКИМ ОБРАЗОМ, обширное и успешное восстание убедило индейцев в том, что британцев можно принудить к дружелюбным отношениям, а британская армия не имела ни возможности контролировать запад, ни желания пытаться это делать. Эти обстоятельства, в свою очередь, связали министерство и его североамериканскую армию прокламацией, не имеющей силы против белых поселенцев, которые не собирались ее выполнять, и убедили жителей глубинки, что наиболее разумный подход к отношениям с индейцами — это заряды, забитые до отказа, и молотки на полпетуха. Гейдж, который ненавидел неопределенность почти так же сильно, как боялся принимать решения, не мог не замечать этих надвигающихся трагедий, поскольку был занят беспорядками, неожиданно вспыхнувшими буквально у его собственной входной двери. Ведь на самом деле самые острые проблемы, с которыми главнокомандующий столкнулся к концу 1765 года, находились уже не на потенциально взрывоопасном западе, где было расквартировано так много его войск. Они были в реально взрывоопасных поселениях по всему Атлантическому побережью, где беспорядки грозили обрушить структуру имперского управления и где у Томаса Гейджа почти не было войск.

ЧАСТЬ IX

УСУГУБЛЕНИЕ КРИЗИСА

1765–1766 гг.

Джордж Гренвилл завершает работу над своим шедевром, Гербовым актом, и покорно принимает Закон о четвертовании, который не вызывает у него энтузиазма; затем он теряет доверие короля и вынужден уйти в отставку, так и не успев завершить свой план имперских реформ. Колониальные ассамблеи беспорядочно реагируют на вызов, брошенный Актом о гербе, и толпы берут на себя инициативу протеста против явно тиранической меры. Насилие сводит на нет закон и парализует работу правительств по всей Америке. Колониальная элита пытается усмирить протесты и в конце концов возвращает себе лидерство. Важность ненасильственных методов принуждения для поддержания колониальной солидарности. Вопросы, поставленные на карту в ходе кризиса, связанного с принятием Гербового закона.

ГЛАВА 66

Закон о гербовом сборе и закон о постое

зима-весна 1765 г.

В ТОМ САМОМ донесении государственному секретарю Юга, в котором генерал Гейдж описывал успехи Крогана в «овладении Илинойсом путем договоров, конференций и интриг с дикарями этой страны и другими западными племенами», также содержался его первый рассказ о «шумных волнениях и заговорах» против Гербового закона. В этом письме, написанном 23 сентября 1765 года, наблюдаются два внезапных и значительных сдвига по сравнению с предыдущей перепиской. Самым очевидным было изменение содержания. До этой даты практически все сообщения Гейджа были посвящены западу и проблемам установления там порядка. После этого его письма пополнились новостями о беспорядках в городах и поселках востока — описаниями того, что казалось наводнением анархии. Это изменение отражало удивление Гейджа жестокостью колониальной реакции против того, что он (как и Гренвилл) считал постепенными дополнениями к имперской программе реформ. Другое изменение в письме Гейджа касалось лица, к которому оно было обращено: возможно, менее драматичное, но не менее значимое. Если раньше Гейдж отчитывался перед лордом Галифаксом, то теперь он писал новому секретарю Юга, генералу Генри Сеймуру Конвею. Это отражало правительственный переворот, произошедший в июле, когда по причинам, не имевшим