Происхождение Второй мировой войны - Игорь Тимофеевич Тышецкий

унаследовавшему титул 7-го графа Перта). 27 сентября он предложил Галифаксу подключить Муссолини к переговорам с Гитлером 423. До этого дуче знал лишь в общих чертах, о чем немцы говорят с англичанами. В течение всего лета ни он, ни Чиано никак не могли добиться от Гитлера точных планов последнего 424, включая время вторжения в Чехословакию. А от него зависело многое. Дуче вынашивал свои, далекоидущие замыслы. По его поручению итальянские военные разрабатывали планы операций против англичан и французов в Средиземном море, которые предусматривали захват Туниса, Египта, контроль над Суэцким каналом 425. Италия тогда становилась бы хозяйкой Средиземноморья. Правда, собственных сил для борьбы с Англией и Францией у Италии не хватало. Расчет поэтому делался на внезапность нападения и занятость англичан и французов в другом конфликте. Однако даже в случае благоприятного для итальянцев стечения обстоятельств у ее генералитета не было уверенности в удачном исходе дела 426. По здравому рассуждению, итальянцы решили выжидать. К этому времени Муссолини уже твердо определился — его место рядом с Гитлером. Только он мог способствовать осуществлению итальянских планов 427. Тогда как поражение Германии ставило на них крест. Поэтому Муссолини готов был поддержать англо-французский план, позволявший Германии без видимого риска усилить свои позиции в Центральной и Юго-Восточной Европе, и давно ожидал приглашения из Лондона подключиться к переговорам.

28 сентября, буквально на флажке, Галифакс согласился с идеей Перта переговорить с дуче 428. Муссолини, которому англичане польстили, что он единственный человек, способный повлиять на Гитлера 429, тут же связался с Аттолико и поручил ему срочно передать фюреру свою просьбу отложить мобилизацию и вторжение на 24 часа 430, чтобы попробовать совместно найти мирное решение. Аттолико появился в рейхсканцелярии всего несколькими минутами позже Франсуа-Понсе. Естественно, итальянский посол понимал, о чем его французский коллега разговаривает с Гитлером, и опасался, что категоричное «нет» фюрера уже не позволит последнему изменить свое решение. Поэтому он пошел на необычный для дипломата шаг — попросил через адъютанта Гитлера прервать беседу с Франсуа-Понсе, чтобы выслушать срочное послание Муссолини. Аттолико рассчитал все верно. Он дал возможность Гитлеру одновременно не отказать французскому послу и не проявить в его глазах слабость. Франсуа-Понсе должен был понять, что фюрер «уступает» исключительно просьбе дуче. «Это был Муссолини, — объявил Гитлер, вернувшись в зал, где его ожидал французский посол. — Он тоже просит меня не торопиться». Еще какое-то время Гитлер делал вид, что слушает французского посла, хотя мыслями он был далеко. Затем аудиенция закончилась, и Гитлер обещал Франсуа-Понсе сообщить о принятом решении позже. На самом деле фюрер уже принял его и успел сказать об этом Аттолико. Решение фюрера слышали Геринг и Нейрат, которые встретили покидавшего зал аудиенции Франсуа-Понсе обнадеживающими улыбками 431. Риббентроп, судя по всему, узнал обо всем несколько позже. Аттолико еще трижды встречался в этот день с Гитлером, согласовывая между ним и дуче план мирной конференции. Фюрер, как хороший режиссер, держал всех в напряжении до самого последнего момента. Лишь около трех часов дня Франсуа-Понсе и Гендерсон получили для своих премьер-министров приглашения прибыть на следующий день в Мюнхен на четырехстороннюю встречу по Судетам. Разумеется, Чемберлен и Даладье моментально ухватились за это предложение.

Все время, пока в Берлине шли скрытые от посторонних глаз переговоры, европейские столицы пребывали в смятении. Люди не знали, начнется ли война, но все ощущали ее приближение. В лондонских парках рабочие зачем-то рыли окопы, а на стенах зданий появились первые военные плакаты, возвещавшие о возможных бомбардировках, и инструкции, где можно получить противогазы и как ими пользоваться 432. Из крупных индустриальных центров началась эвакуация школ и больниц. Многие британцы искренне не понимали, ради чего им предстоит понести огромные жертвы? 27 сентября Чемберлен, получавший тысячи писем изо всех уголков страны, обратился к нации по радио. «Если и раньше я чувствовал свою большую ответственность, то чтение таких писем переполнило меня, — сказал он соотечественникам. — Как ужасно, нереально и непостижимо то, что мы должны рыть здесь окопы и примерять противогазы из-за конфликта в далекой стране между народами, о которых мы ничего не знаем. Еще невыносимее, что причиной войны должен стать спор, который уже решен в принципе...» 433 Его слова точно отражали настроения большинства англичан. Не удивительно, что известие о согласии Гитлера на мирную конференцию, которое Чемберлен получил 28 сентября во время своего выступления на вечернем заседании палаты общин, вызвало взрыв одобрения парламентариев. «Казалось, что выражение его (Чемберлена. — И. Т.) лица, его осанка изменились, — записал в дневнике Гарольд Николсон, находившийся в зале заседаний среди членов палаты. — Он поднял голову так, что свет с потолка упал на его лицо. Казалось, что все признаки волнения и озабоченности вдруг испарились, и он стал на десять лет моложе. Это был его триумф» 434. Чувство облегчения от этого известия испытали и французы, которые в эти дни штурмовали поезда, уходившие из Парижа на юг. Лишь всеми покинутая Прага по-прежнему готовилась сражаться.

В Германии тоже испытывали чувства неуверенности и озабоченности. Среди руководителей Третьего рейха один Риббентроп был безоговорочным сторонником войны. Геринг, Кейтель, Редер, Нейрат и многие другие пытались отговорить Гитлера от рокового шага. В то время в ходу был даже такой рассказ, будто Геринг назвал Риббентропа «криминальным идиотом». «Я знаю, что такое война, — якобы шумел рейхсмаршал, — и если фюрер отдаст приказ наступать, я сам сяду за штурвал головного самолета. Но Риббентроп полетит вместе со мной» 435. У рядовых немцев преобладали мрачные настроения. Для поднятия патриотического духа населения фюрер организовал в конце рабочего дня 27 сентября проход через центр Берлина механизированного корпуса, отправлявшегося на войну с Чехословакией. «Я вышел на угол Унтер-ден-Линден, когда колонна войск поворачивала на Вильгельмштрассе», — вспоминал находившийся в Берлине американский журналист Уильям Ширер. Мысленно он уже представлял себе картину 1914 года, «когда ликующие толпы на этой же улице осыпали марширующих солдат цветами, а девушки — поцелуями... Но сегодня люди ныряли в подземку — они не желали смотреть на все это. На обочине стояла молчаливая кучка людей. Это была самая поразительная антивоенная демонстрация, какую мне когда-либо приходилось видеть» 436. Сам Гитлер вместе с помощниками мрачно наблюдал за «парадом» и реакцией на него берлинцев с балкона рейхсканцелярии. «Все это походит на похоронную процессию, — пожаловался он адъютантам. — С такими людьми нельзя вести войну». Чуть позже Геринг сказал