Над облаками - Владимир Викторович Мороз

Пленник помолчал, прошелся взад-вперед, видимо, собираясь с мыслями. Бежать из брезентовой палатки не получится – боец, который стоит на входе, начеку, подзадержит на несколько секунд. А за это время офицер с комиссаром успеют выстрелить. Поднырнуть под стенку – тоже не вариант, тут же получит пулю. Остается принять всё так, как уготовано судьбой. Постояв, мужчина кивнул покуривающим папиросы комбату с комиссаром.

– Спрашивайте. – Торопиться уже было некуда.

– Как здесь оказался? – Петр Тихонович прищурил глаза, изучающе рассматривая худого невысокого пленного.

– Как? Ты, капитан, действительно хочешь знать, как меня занесло в эти леса?

– Давай рассказывай, время пока есть. – Солоп наклонился над столом, положил на него локти и приготовился слушать.

– Только правду говори, нечего юлить, – вмешался в разговор Гаврилов.

– Правда, как и ложь, – это всего лишь эмоции личного восприятия. И обе не верны.

– Почему это?

– Да потому что есть истина! Ей плевать на твои размышления, переживания, совесть, веру. Она хладнокровна, как рыба. Но только ей дано по-настоящему отражать суть события.

– Ты прямо этот, как его, философ! – усмехнулся Гаврилов. – Давай, не томи, говори, а мы уж решим, верить или нет.

– Если хочешь правду, расскажу правду. – Пленный метнул быстрый злобный взгляд на комиссара. – Только вряд ли она тебе понравится.

– А ты попробуй меня удивить, подстилка фашистская! – Гаврилов вскочил из-за стола, намереваясь подойти к пленному.

– Стоять! – комбат ударил ладонью по столу. – Сядь, Семеныч! У нас здесь не драка, а допрос.

– Хотел разок в зубы дать, для освежения памяти и чтобы поразговорчивей стал, – возвращаясь на место, пробурчал комиссар.

– Ты, комбат, шавку свою успокой, разговор у нас долгий будет, – спокойным голосом произнес пленный, усаживаясь на полено.

– Да я тебе за шавку сейчас морду разобью! – рванул к нему разъяренный Гаврилов, но его вновь остановил мощный крик комбата, от которого, казалось, содрогнулись стены палатки и с насиженных мест поднялась стая ворон, дремавших на ветках возле старого деревенского кладбища:

– Сядь! Я кому сказал?! Ты же видишь, комиссар, он тебя специально выводит, чтобы ты из-за ярости слышать перестал то, что он будет говорить. Успокойся, выдохни и присаживайся на место, – закончил комбат уже спокойным голосом.

Вытащив пачку, Солоп снова протянул ее пленному:

– Закуривай.

– Сказал же, не курю, – ответил тот. – Как-то не сложилось.

– Ну, как хочешь. – Комбат убрал папиросы в карман. – Тогда давай сначала. Повторяю вопрос: как ты здесь оказался?

Пленный уставился на него задумчивым взглядом, словно пытаясь для себя уяснить, стоит ли разговаривать и выкладывать душу вот этому вояке, которого он видит в первый и, вероятнее всего, в последний раз. Он был неглупым человеком и прекрасно осознавал не только свое настоящее положение, но и будущее, которое могло окончиться только одним, и то если повезет: безвестной могилой. А скорее всего, лежать ему в обычной яме или канаве, в лучшем случае прикрытым еловой веткой. Пленный не тешил себя надеждой на неожиданное спасение, наверное, это и повлияло на ход дальнейшего разговора. Для себя мужчина решил, что не хочет унести в могилу свою память, не передав ее хоть кому-то, пусть даже посторонним людям. Эти два офицера, скорее всего, будут молчать или постараются скорее выбросить услышанное из памяти, так как большая часть окажется для них лишней и даже опасной. Они прекрасно всё понимают, хоть и боятся делиться своими мыслями, чтобы не пропасть в лагерях после первого же доноса. Но, может, хоть этот солдатик, который стоит на входе, узнает для себя что-то такое, что перевернет его представление о недалеком прошлом.

Подумав, Семен уперся ногами в землю, покачался на полене и, уставившись размытым взором поверх голов, начал свой рассказ:

– Я почти не помню, как начиналась революция, в семнадцатом мне было всего четыре года. Смутно отложилось, что мама не пускала на улицу гулять, а отец всё время ходил какой-то настороженный, неразговорчивый. Если же брал меня на руки, то в глазах были не яркие искорки, как раньше, а какая-то задумчивость вперемешку с грустью. Пожалуй, это всё, что сохранилось в памяти о нормальной жизни. Еще помню, что зимой в квартире было очень холодно, за окном что-то постоянно шумело, орало, пело. Мама постоянно меня укутывала, и это мешало бегать и скакать, как раньше. Также стало меньше еды, мы перестали кушать мясо, перешли на кашу, в которой даже не всегда было масло. Иногда мама вместо сливочного добавляла туда растительное, я хорошо запомнил этот новый вкус, потому что стал часто болеть живот. Во двор выходили редко, снега было очень много, но наш дворник дядя Прокоп, такой большой, всегда с красным лицом, почему-то не следил за этим и совсем не чистил тротуары и ступеньки. С крыши свисали огромные сосульки, и родители боялись, что те могут сорваться и кого-нибудь покалечить.

– Давай-ка мы перелистаем детство, и ты начнешь свой захватывающий рассказ с событий полумесячной давности. – Солоп нервно постучал пальцами правой руки по столу. – У меня тоже была насыщенная жизнь, о которой могу рассказывать часами. Но сейчас у нас не так уж много времени.

– Капитан, либо я рассказываю то, что считаю нужным, либо не говорю ничего. Ты хотел правду, не боись, ни словечка не совру, – пленный усмехнулся.

– По существу говори. – Гаврилов нервно схватил протянутую папиросу, закурил. – Нечего лишнее приплетать. Как попал к немцам? Какие цели и задачи вашей группы, что делали в этих лесах, где находится штаб части, какими силами обладаете? Это всё, что нам интересно. Свою исповедь оставь для особиста из штаба армии.

– Или будет так, как я сказал, или никак. – Винников холодно взглянул на сидевших перед ним людей и замолчал, уставившись вниз, рассматривая примятую траву под ногами. Он прекрасно понимал, что это единственный шанс выговориться и другого не будет никогда.

– Нечего мне здесь условия ставить. – Комбат хлопнул ладонью по столу. – Отправлю в штаб, там из тебя быстро дурь выбьют. Как миленький всё расскажешь.

Пленный презрительно усмехнулся и спокойным голосом ответил:

– Пока отправишь, пока довезут, пока ваши заплечные спецы меня разговорят, да и разговорят ли, сколько пройдет? Моя информация к этому времени устареет и станет неактуальной. А крайними сделают тебя с комиссаром. Вот и выбирай, что тебе нужнее: меня лишний час послушать или по шапке от командования получить.

– Черт с тобой. – Комбат нахмурил брови. – Продолжай свою байку.

– Вот и я о том же. – Пленный довольно прищелкнул языком. – На чем закончил, на революции?

Он