Гюлистанский договор 12 (24) октября 1813 г - Владимир Александрович Иванов

для условий о действии против Грузии. При этом в Персии начались уже движения касательно до заготовления провианта и расписания войск, артиллерия их всемерно исправляется и регулярные войска в беспрестанном движении…»[144].

Кроме того, в 1811 г. русские войска на Кавказе и в Закавказье, и без того немногочисленные, были еще более ослаблены тем, что часть из них, в канун наполеоновского нашествия была переброшена в Россию. В соответствии с секретным отношением военного министра, полученным в начале 1811 г., переброске подлежали четыре полка – два драгунских (Таганрогский и Владимирский), и два пехотных (Севастопольский мушкетерский и 46 егерский)[145]. А Тормасов, в отношении к военному министру от 16 января 1811 г. отмотал «Обширное пространство от Черного до Каспийского моря более 1500 верст по прямой линии, не считая окружных пограничных мест, занимается одной 20-й дивизией, с прибавлением двух полков из 19-й дивизии, Белевского и Севастпольского мушкетерских. Все сие пространство земли окружено народами вооруженными, хищными и злыми неприятелями России, против которых неизбежно должно иметь всегда твердую военную цепь. Сверх того, сими же войсками защищаются следующие пограничные крепости и укрепленные посты на берегах Черного моря Сухум, Поти, Редут-кале и Анаклия; в Имеретин Кутаис, Багдад, Шаропани, Чхери и Модинахе; в Грузии Тифлис, на турецкой границе Сурам и Гори, к стороне лезгин Ананур, Телав и Сигнах, на персидской границе Елисаветполь, Караклис, Артик, Гумри и Бекант; в ханствах Нуха, Шуша, Фит-даг, Куба и укрепление Мигри, на берегах Каспийского моря Баку и Дербент. Затем важнейшие пограничные пункты, как то, от стороны Персии, Карабахское ханство, Елисаветпольская, Памбакская и Шурагельская провинции, от стороны Турции Карталиния и Сомхетия, а от стороны горских лезгин Кахетия – требуют всегда содержать в оных особые сильные и непременные отряды для отражения неприятельских покушений»[146].

Крайняя малочисленность, необходимость постоянно держать под контролем чрезвычайно обширную территорию, делать частые марши и экспедиции по пересеченной или гористой местности, постоянная служба в пикетах и на постах – все это до крайности изнуряло войска. Поэтому победы, несмотря на их кажущуюся легкость доставались вовсе не так просто, как могло это показаться на первый взгляд. В. Дегоев, обращаясь к походным условиям жизни русского солдата на Кавказе отмечает «Долгие и опасные походы были еще и изнурительными. Солдатское снаряжение весило изрядно. Одно только ружье было таким тяжелым, что приходилось нести его попеременно – то на спине, то на плече, чтобы хоть как то облегчить ношу. С этой же целью вместо обычного полевого ранца использовался полотняный мешок на кожаных ремнях, в котором хранился недельный запас провизии, белье, иногда псалтырь и другие предметы. Снаружи к мешку подвешивались различные аксессуары, в том числе котелок. Солдат был обут в кованые сапоги, на плече висела сложенная в кольцеобразный рулон шинель… Нередко солдаты вынуждены были на своих плечах переносить пушки через горные хребты. Подобные трудности усугублялись либо непогодой, либо палящим зноем, либо резкими перепадами температур, характерными для гор. К этому добавлялось постоянное чувство тревоги, вызванное суровой природой, незнакомой местностью, а главное – гнетущим ощущением, что где-то рядом затаился враг, который следит за каждым твоим шагом и терпеливо ждет своего часа»[147].

Не менее тяжелой была и гарнизонная служба. Как отмечает тот же автор «От типа крепостного сооружения, естественно, зависела степень его защищенности. Доставка жизненно необходимых грузов осуществлялась под усиленным конвоем, как правило, в летний сезон. Остальную часть года многие крепости были отрезаны от внешнего мира либо из-за непроезжих дорог, либо вообще из-за их отсутствия. Практически они находились в состоянии блокады… Гарнизоны насчитывали от двух-трех сотен до нескольких тысяч человек. Их численность постоянно приходилось пополнять из-за высокого уровня смертности. Погибали не только и не столько от боевых ранений, сколько от лихорадки, дизентерии и других болезней, вызванных непривычным климатом и – нередко – скудным или недоброкачественным питанием. В этом смысле особенно страдали русские форты на черноморском побережье Кавказа, где сырой, а летом еще и жаркий воздух был пропитан ядовитыми болотными испарениями. Единственный путь сообщения (и снабжения) – море – действовал только в навигационный сезон. Обитатели этих небольших укреплений фактически жили в изоляции и в случае серьезной угрозы со стороны черкесов могли рассчитывать только на себя. Побывавший там Э. Спенсер писал, что при виде этих несчастных людей, выглядевших так, будто их подняли из могилы, сердце обливалось кровью. В далеко не худшей по бытовым условиям крепости – Сухум-кале – Э. Спенсер присутствовал на строевом смотре, который произвел на него гнетущее впечатление. Исхудавшие солдаты с перебинтованными головами представляли жалкое зрелище, приличествующее разве что госпиталю, но не плац-параду. Из трехсот человек можно было назвать относительно здоровыми не более пятидесяти. Э. Спенсер указывал на ужасающий уровень смертности в Сухум-кале. По утверждению другого автора, Дж. Макки, средняя продолжительность службы солдата в казвказской армии составляла три года (до возможной гибели)»[148]. Ко всему этому следует добавить отсутствие зачастую медикаментов. И все это – помимо убыли в частых столкновениях с мелкими и крупными группами противника. Ни один год не был легким. 1811 в этом отношении также не выделялся.

Как отмечает В. Потто «Наступил 1811 год – год крайне тяжелый для русских войск в Закавказье, где после неудачной попытки Тормасова овладеть Ахалцихе опять обнаружилось сильнейшее движение во всем мусульманском мире. Борьба приближалась неравная. Весь Дагестан волновался, угрожая отторгнуть от нас Кубинскую провинцию, в татарских дистанциях Грузии шло сильное брожение умов и зрели тайные заговоры, эриванский хан держал войска наготове, турки собирали значительные силы в Карсе, а персияне, обыкновенно начинавшие действовать летом, на этот раз уже в феврале вторгались в Карабаг, и хищнические партии их стали появляться под самой ТПуптей. Затруднительность положения увеличивалась тем, что Россия, готовившаяся к гигантской войне с Наполеоном, не только ничего не могла отделить на помощь отдаленному Закавказью, а напротив, отнимала от него часть и тех незначительных средств, которыми оно располагало Тормасов получил секретное предписание отправить в Россию три полка с Кавказской линии и один из Грузии. Но все возникшие тогда затруднения пришлось разрешать уже не Тормасову, а его преемнику, маркизу Паулуччи, вступившему в управление краем в сентябре того же года»[149]. Паулуччи вступил в управление краем и командование войсками 22 сентября 1811 г.

Новый главнокомандующий знал обстановку, т. к. служил под началом Тормасова. Н. Дубровин сообщает следующие данные о его жизненном пути «Филипп Осипович Паулуччи родился в Модене в 1779 году юношею вступил в пьемонтскую военную службу и затем перешел в австрийския