Гюлистанский договор 12 (24) октября 1813 г - Владимир Александрович Иванов

Ананур, а ко всем горским народам, проживавшим у входа в Дарьяльское ущелье были посланы гонцы с призывом к выступлению[166]. Другая часть князей, такие как Константин и Давид Багратион, Торнике Эристави, Казибег, Вахтанг и Луарсаб Орбелиани, Хусейн Мачабели, Иван Бараташвили, и др., не проявила сочувствия замыслам повстанцев. Как бы то ни было, военные успехи повстанцев вскоре были сведены на нет. Уже 17 февраля при деятельной поддержке дворянина Ефрема Мафилашвили была снята осада с Ананаура. 20 февраля войсками был занят Пассанаурский пост[167].

Здесь подчеркнем еще раз интересы лиц, участвовавших в восстании, также как и их мотивы, не были тождественны. В то время как часть знати, сначала выдвинула в вожди царевича Григория, затем звала к себе царевича Александра, и была чрезвычайно восприимчива к прокламациям антироссийского содержания, один из предводителей восставших Кацо Оханашвили говорил «Мы искали покровительства русского царя – Бог дал нам его, но несправедливости и жестокости его слуг привели нас в отчаяние… Мы виноваты пред Богом и русским царем, обагрив руки в христианской крови, но Бог свидетель, что изменить русским никогда в нашем помышлении не было. Нас вынудили к тому силой, и мы решились погибнуть на месте. На прощение нам надеяться нечего кто откроет наше положение государю? Разве мы не помним, что нам, бывало, отвечало наше начальство, когда мы ссылались на него «до Бога высоко. До царя далеко».[168] А крестьяне сел Нукреян и Магаро говорили что «на тот конец мы сделали бунт, чтобы нас больше не притесняли, а не на тот, чтобы лишиться российского покровительства..»[169].

Тем не менее, к марту 1812 г. русское командование, при содействии части местной знати, проявляя определенную гибкость и сочетая военные меры с мирными (что свидетельствовало о том, что непроходимой вражды не было), добились определенных успехов в вопросе локализации восстания. Хотя, как следует отметить, потери также были немалыми, Как отмечает О. Маркова, «если же взять только убитых и пленных, то – 1146 чел. Этот подсчет далеко не точен».[170] Трудным положением также спешил воспользоваться Шериф-паша, рассчитывавший вернуть Ахалкалаки. 21 февраля 1812 г. он подошел с 5 000 войском к крепости и штурмовал ее, однако все его атаки были отбиты малочисленным русским гарнизоном[171].

В апреле в Грузии начались новые выступления. Часть знати начала вновь активно готовится к выступлениями. Были посланы в начале апреля из Тианети депутации к царевичу Александру в Эриван и в Тавриз к Аббас Мирзе, а также к лезгинам. Положение было весьма угрожающим, и новый главнокомандующий Ртищев, назначенный после отъезда Паулуччи, в рапорте Александру 1-у от 18 мая 1812 г. писал «… я должен бороться, кроме внешних трех неприятелей – турок, персиян и неприязненных горских народов, еще с тремя же внутренними злейшими неприятелями бунтовщиками, заразой и голодам, имея при всем том число войск весьма ограниченное».[172] Со стороны царевича Александра также появились воззвания к горцам и по Грузии[173]. Параллельно им, рассылались и фирманы Аббас-Мирзы с обещаниями помощи[174]. Увещевания ряда грузинских князей, прокламации Ртищева, ряд столкновений, в которых повстанцы понесли ощутимый урон до июня несколько улучшили обстановку. Так, Ртищев обратился с прокламацией к населению, в которой обещал полное прощение участникам восстания, приглашал возвратиться в свои жилища. Воззвание было опубликовано по всем уездам Грузии[175]. Царевич Александр со своей стороны пугал знать тем, что русские никогда не простят их участия в восстании. Следовательно – единственный выход, по его уверениям, состоял в сопротивлении. Прокламации антирусского содержания писал и бывший имеретинский царь Соломон II находившийся в Трапезунде в Турции[176]. В Иране связывали большие надежды на расширение ареала бунтов и ослабление вследствие этого русских войск. Тем не менее, вплоть до июня (т. е., до нашествия Наполеона), положение было явно выжидательным. Более того, там вновь (параллельно с рассылкой фирманов, содержащих антирусскую пропаганду и призывавших горцев к войне, мелкими приграничными набегами и т. д.) с самого начала года (опять же с очевидной целью выигрыша времени) в Иране думали затеять мирные переговоры.

На настроения шаха и его окружения оказывала воздействие и позиция турок. В Тегеране с большим беспокойством и досадой узнали о сепаратных мирных переговорах, которые начала после поражения под Рущуком Порта с Россией. Так, Паулуччи в своем донесении министру иностранных дел России от 26 марта 1812 г. сообщал следующее «Когда дошел до Персии слух о славной победе, одержанной в прошлом году Российскими войсками на Дунае… что Порта Оттоманская вошла в мирные переговоры с нашим двором, то шах персидский обнаружил величайшее беспокойствие, и его министр жаловался английскому министру, что Порта трактует о мире особенно. Коль скоро официальное известие о мире с Англией дойдет до Персии, то надобно полагать, что она, будучи уже весьма расположена к миру… конечно, решится заключить также мир даже с некоторыми пожертвованиями»[177]. Российская дипломатия не исключала на тот момент, что известия о победе русского оружия под Рущуком в определенной мере приведет к снижению градуса реваншизма при дворах шаха и престолонаследника (Тегеран и Тавриз) и это обстоятельство можно использовать для заключения мира с Ираном.

Глава III

Главнокомандование Ртищева. Завершение войны

Весной 1812 г., в русском стане вновь произошла смена командующих маркиз Паулуччи был отозван, а на его место императором Александром I был назначен генерал-лейтенант Николай Федорович Ртищев. Ртищев, вступил в управление краем и командование войсками уже 20 апреля 1812 г. Биография нового главнокомандующего, в отличие от его предшественников не выделалась на тот момент какими то особенными достижениями. Он не был, что называется, «звездой первой величины» на военном поприще. Как отмечает В. Потто «Предшествовавшая служба его не представляла ничего особенно выдающегося. Выпущенный из кадет сухопутного корпуса в 1773 году в Наваринский полк, он участвовал в кампании против шведов, потом находился с корпусом генерала Игелыптрома в Польше во время восстания, известного под именем Варшавской заутрени. Назначенный, в чине генерал-майора, комендантом в Астрахань, он не успел доехать до места своего назначения, как был приказом императора Павла исключен из службы в числе многих других генералов екатерининского времени. Девять лет он прожил в отставке и только перед началом турецкой войны 1809 года снова поступил на службу, произведен в генерал-лейтенанты и назначен начальником шестнадцатой пехотной дивизии. В Петербурге разрабатывался в то время новый проект управления Кавказом, по которому край этот разделялся на две совершенно отдельные и независимые друг от друга