За щитом Давида: Размышления израильского офицера о разведке, армии, людях и о стране - Борис Геллер

С началом Шестидневной войны Советский Союз разорвал дипломатические отношения с Израилем и закрыл посольство. Незадолго до эвакуации сотрудников Клинберга вызвали на встречу. Он попрощался с куратором и пообещал поддерживать связь. До января 1973 г. из СССР Маркуса не беспокоили, но затем попросили вернуться к делу.

По словам Клинберга, денег он не получал, а его деятельность объяснялась идеологическими соображениями: благодарностью Советскому Союзу за то, что спас от нацистов, позволил бороться с фашизмом, а также желанием сохранить баланс между блоками в холодной войне. Маркус утверждал, что не предавал Государство Израиль и не раскрывал секреты, которые могли бы нанести вред стране.

До окончания следствия Клинберга поместили в одиночную камеру изолятора временного содержания «Абу-Кабир». Ему предоставили свидание с женой Вандой (о, наивный Израиль!), которая незаметно передала Маркусу горсть таблеток кумадина[52]. Второе самоубийство тоже не удалось: в медчасти вовремя сделали промывание желудка.

Ванду также арестовали и допросили по подозрению в шпионаже. Она категорически отвергла все обвинения. В ходе следствия супруга Маркуса пыталась покончить с собой, вскрыв вены ножом.

Клинберга судили в окружном суде за закрытыми дверьми коллегией из трех судей и приговорили к 20 годам тюремного заключения. Суд наложил запрет на распространение информации о деле Клинберга, личность его скрывали даже от начальника той тюрьмы, где Маркус содержался в одиночке. Клинберг стал Авраамом Гринбергом, гуманитарием, совершившим незначительные преступления. Версией прикрытия исчезновения Клинберга из профессиональной и социальной среды стала его госпитализация в психиатрическую больницу в Европе. В начале тюремного срока он в третий раз пытался покончить с собой с помощью обломка бритвы, который ему удалось спрятать в камере. Клинберг порезал вены на руках и шее, но, обнаруженный охранниками, был спасен в госпитале.

В 1985 г. Маркусу удалось передать записку дочери Сильвии во время ее визита в тюрьму, в которой он просил сообщить о его судьбе русским. Сильвия уже во Франции связалась с юристом из ГДР — специалистом по бартерным сделкам по освобождению шпионов. В 1987 г. ее вызвали в Берлин на встречу с советскими разведчиками, заинтересовавшимися подробностями заключения Клинберга и пожелавшими предложить сделку по обмену. В результате контактов с СССР и после того, как Клинберг отсидел около десяти лет, в прессе были опубликованы первые подробности его дела. Через знаменитого израильского адвоката Амнона Зихрони, выступавшего посредником, Израиль выразил согласие на освобождение Клинберга в обмен на штурмана Рона Арада[53], находящегося в плену у террористов из «Хезболла». Но переговоры прекратились, так как Израиль похитил в Ливане фигуру, более подходящую для переговоров об обмене.

В 1997 г. организация Amnesty International[54], исходя из медицинских соображений, обратилась в Израиль с призывом улучшить условия содержания Клинберга. После 16 лет заключения и широкой рекламной кампании за освобождение Маркуса перевели под домашний арест. В квартире у него установили камеры, которые позволили ШАБАК следить за его передвижениями в режиме реального времени, а у дома — круглосуточную охрану. По решению суда Клинберг оплачивал все эти расходы из собственного кармана и в итоге разорился. Несколько месяцев спустя ему пришлось продать свою квартиру в Тель-Авиве, чтобы покрыть накопившиеся долги. После освобождения Клинберг, как полковник в отставке, продолжал получать ежемесячную пенсию около €2000. ШАБАК дважды обращался в суд, пытаясь добиться отмены этих выплат, но суд оба раза отклонял ходатайство.

В январе 2003 г. 20-летнее заключение закончилось, и Клинберг иммигрировал во Францию по туристической визе. Там он жил в маленькой парижской квартирке, рядом с дочерью и внуком. Маркус продолжал проявлять интерес к происходящему в Израиле и покупал газеты на иврите. Он умер в Париже 30 ноября 2015 г.

Маркус Клинберг прославился тем, что сумел беспрепятственно поставлять ценнейшую оперативную информацию советской и восточногерманской спецслужбам на протяжении 35 лет.

Я не специалист в области химического и бактериологического оружия, я не был знаком с Маркусом Клинбергом и ни в коем случае не оправдываю его деятельность, ведь при его посредничестве СССР оказался в курсе израильских разработок в области оружия массового поражения и защиты от него. Но через десять лет после смерти Клинберга и на фоне сегодняшних омерзительных шпионских скандалов, мне кажется, что я понимаю его мотивы. Он был одним из немногих, кто передавал информацию из идейных соображений. Еврей, вернувшийся в послевоенную, разоренную, антисемитскую Польшу, вполне мог сделать такой выбор, если был политически слеп.

Знал ли Маркус о массовых расстрелах польских офицеров в Катыни? Понимал ли он, что Сталин сознательно не поддержал Варшавское восстание, обрекая на смерть 150 000 поляков? Слышал ли Клинберг о еврейском погроме в Кельце 4 июля 1946 г., когда было убито 47 и ранено 80 человек?

В 1970 г. Анджей Вайда выпустил свой знаменитый фильм «Пейзаж после битвы» (Кrajobraz po bitwie). Русский эквивалент слова krajobraz не передает его глубокого значения. В польском языке различают pejzaż — живописный жанр и krajobraz — буквально «вид края». Кraj употребляется и в значении «страна», «Родина». Итак, Кrajobraz po bitwie — «Образ Родины после битвы». Нам уже не узнать, каким же был этот образ в представлении Клинберга и почему Маркус сделал такой выбор.

11. Страсти по текстилю. Курт Ситта. Мордехай Вануну

Помню, в конце 1980-х еще продавались в Иерусалиме простыни и наволочки, носки и майки, сделанные в Израиле. А уж если, как когда-то любили писать, «по сравнению с 1913 г.», так Палестина всегда считалась текстильным раем, особенно во время Второй мировой войны, когда в Европе вместо рубашек делали пушки. В 1950-х аргентинский фабрикант Исраэль Полак заложил в Израиле основу для текстильной и швейной промышленности. В 1965 г. в стране действовали 1007 соответствующих предприятий. Из них нас интересует лишь одно — текстильная фабрика в Димоне, небольшом городе развития в пустыне Негев.

Город развития — это наш израильский эвфемизм, на самом деле означающий поселок барачного типа, наспех построенный в 1950-е для приема и расселения иммигрантов из арабских стран. Для читателя, который не совсем в теме, расскажу немного подробнее.

Сразу после провозглашения Государства Израиль в арабских странах начались еврейские погромы. Как только окончилась Война за независимость, в страну хлынул поток беженцев не только из Европы, но и из Ирака, Сирии, Египта, Ливии, Марокко, Туниса, Алжира и Йемена. Как бы дико это ни звучало сегодня, но их селили отдельно от европейцев. Это долгая, грустная и постыдная история, заслуживающая отдельной книги. Замечу, что и сегодня Димона — не слишком привлекательное место для проживания,