Гвардии Камчатка - Николай Владимирович Манвелов

Пароходофрегат Virago, также утром, обстрелял Дальний маяк. Маяк, впрочем, не был безоружным – там под командованием унтер-офицера Яблокова находилось 36-фунтовое орудие, сделавшее по противнику три выстрела. После этого пароход вышел в море, чтобы проверить, не подошли ли 52-пушечные «Диана» и «Паллада», а также 20-пушечная «Оливуца», с появлением которых перевес союзников в артиллерии становился довольно призрачным. Кроме того, необходимо было быть уверенными в том, что не будет нападения с тыла.

Затем союзные корабли начали «бросать» через перешеек, Сигнальную и Никольскую сопку бомбы и ядра, однако без особого успеха. Русские на стрельбу не отвечали, поскольку неприятель находился вне дальности действительного огня их орудий. Фрегаты и бриг уже было начали сниматься с якорей, как с берега вдруг заметили, что в стане неприятеля как будто бы что-то произошло – кораблям внезапно была дана команда «отдать якоря».

По инерции на неприятельских судах продолжали готовиться к бою.

В батарейных палубах царила организованная суматоха. Из крюйт-камер подавались мешки-картузы с порохом, а около орудий вырастали горы ядер для ведения безостановочной стрельбы. Расставлялись ведра с водой и песком – последний был нужен не только для тушения пожаров, но и для того, чтобы засыпать кровь, делавшую деревянный палубный настил липким и скользким, а позже, загнивая, вызывавшую инфекционные болезни. На палубах появлялись брандспойты – для тушения палубы и охлаждения пушечных стволов снаружи. Для охлаждения орудийных каналов и их очистки от нагара предназначался обычный уксус.

Британское морское орудие на станке

В жилых палубах и трюмах заканчивали оборудование перевязочных пунктов: раскладывали матрасы, готовили хирургические инструменты, корпию, бинты, деревянные ведра с песком. Песок имел несколько иное предназначение, чем на боевых участках, – в него втыкали свечи для освещения операционных, чтобы избежать пожаров. Наготове были специальные, обтянутые парусиной рамы, на которых особыми талями спускали вниз раненых.

В Петропавловске не могли даже и предположить того, что на борту President неожиданно для всех покончил жизнь самоубийством контр-адмирал Дэвид Пауэлл Прайс, повергнув в полное замешательство как экипаж флагманского фрегата, так и всех остальных участников экспедиции.

Контр-адмирал Прайс застрелился из пистолета, выстрелив себе в сердце. Он проживет еще около четырех часов и умрет в полном сознании. Очевидцы рассказывали, что он сначала прогуливался по палубе с командиром фрегата Ричардом Барриджем (Барридж исполнял обязанности флаг-капитана – начальника штаба эскадры), обсуждая детали предстоящей операции, после чего спустился в палубу, где должна была находиться его каюта. Именно «должна была находиться» – для удобства действия артиллерии все межкаютные переборки были убраны. В результате многие офицеры и матросы видели, как адмирал открыл шкаф, вынул пистолеты, зарядил один из них и выстрелил себе в грудь. Пуля проникла между шестым и седьмым ребрами, сверху вниз.

Вот что писал уже знакомый нам медик Анри Геро:

«В момент слабости, как он это заявил сам, неожиданная сила порта и страх неудачи, всегда строго осуждаемой в Англии, потрясли душу этого человека, хотя и весьма закаленного, и привели его к гибельному решению о самоубийстве, беспримерном под огнем врага, таково было объяснение, которое он по собственному побуждению дал несколько минут спустя, будучи перенесен на свою постель, вокруг которой напрасно суетились врачи».

А вот мнение еще одного француза, перепечатанное в 1860 году в журнале «Морской сборник»:

«Трудно изобразить печаль как на английских, так и на французских судах. Постоянная приветливость, редкие и прекрасные качества, искусство в щекотливом командовании двумя флагами снискали адмиралу Прайсу любовь и уважение во всем, и мог ли кто ожидать от него такого ужасного решения? Приближенные к нему офицеры уже несколько времени замечали в нем моральную перемену; они беспокоились, но никак не подозревали такой трагической развязки… Сознавая нерешительность, с какою была предпринята кампания, адмирал упрекал себя в этом. В конце стоянки у Маркизских островов он горько сожалел, что потерял целый месяц времени. Душевное беспокойство его еще более увеличилось, когда у Сандвичевых островов он сообразил все выгоды, полученные русскими фрегатами от его медлительности. Мысль, что он должен дать о своих поступках отчет правительству, редко прощающему неудачи, овладевала им более и более; в особенности по приходе в Петропавловск ему представилась перспектива неудачи и гибельной битвы. С тех пор мысль об ответственности не давала ему покоя. Позиция неприятеля, действительно крепкая, приняла в глазах его ужасающие размеры. Не только казалось ему невозможным овладеть ею, но и получить успех, при обыкновенных морских средствах, можно было не иначе, как ценою чрезмерной потери в людях, и наконец, как исправить корабельные повреждения в таком отдаленном краю? Высадка по справедливости казалась ему еще опаснее; короче сказать, находясь под влиянием страха, что объясняется, хотя и не оправдывается, его душевным расстройством, не имев ни минуты покоя, не спав сряду 5 ночей, несчастный адмирал только и думал об ответственности, которую он преувеличивал и которая буквально его подавила. Между тем он до последней минуты владел собою, обращался со всеми ровно и ласково, скрыл от всех свою тоску, с обычною приветливостью объявил на фрегате La Forte о своем нам намерении начать дело, простился с адмиралом Депуантом, назначив офицерам свидание вечером. Принял ли он уже в душе свое ужасное намерение? Ясно, что нет; он изнемог под роковым увлечением, и по крайней мере, зная его глубокие религиозные чувства, должно снять с его памяти подозрение в обдуманном самоубийстве. Адмирал Прайс лишил себя жизни в присутствии своего экипажа. Пройдясь по палубе с капитаном Буриджем, своим флаг-капитаном, и поговорив с ним о принятых диспозициях, он спустился в свою каюту, которая по случаю предстоящего сражения не отделялась переборкой от батареи, открыл шкаф, вынул оттуда пистолеты, зарядил и прицелив к сердцу, выстрелил. Несмотря на поданную помощь, через несколько часов он умер, совершенно сохранив память до последней минуты».

Исходя из воспоминаний, можно прямо предположить, что главной причиной самоубийства Прайса был тот факт, что союзная эскадра потеряла слишком много времени, дав возможность Петропавловску подготовиться к нападению.

Стоит сказать, что бытуют еще две версии гибели Прайса – случайный выстрел при чистке оружия либо случайный выстрел «при попытке вложить пистолет за портупею»[164]. Но это противоречит показаниям осматривавших его морских врачей и прямым указаниям участников боя со стороны союзников.

Командование британскими кораблями перешло, как к старшему по производству в чин, к кэптейну баронету Фредерику Уильяму Эрскайну Николсону, командиру фрегата Pique. В то же время контр-адмиральский флаг на фрегате President так и не был спущен,