Происхождение Второй мировой войны - Игорь Тимофеевич Тышецкий

вопреки нашей воле и желаниям, придется прибегнуть к силовому решению. Если, как мы уже не раз заявляли, мы хотим достичь всестороннего согласования с Москвой взаимных интересов, нам было бы важно знать позицию Советского Союза в польском вопросе. После того как политические переговоры с Англией и Францией в Москве не принесли результатов, сейчас там начинаются военные консультации. Мы не можем поверить, что, вопреки тому, где совершенно очевидно находятся советские интересы, советское правительство свяжет себя с Британией и станет, как Британия, гарантом ожиданий страдающей от мании величия Польши. Это, конечно, означало бы плохой старт для германо-советских переговоров, если, в результате военных консультаций, в Москве планируется создание военного альянса, направленного против нас, с участием Советского Союза. Эти вопросы представляют для нас большой интерес на нынешней стадии наших переговоров. От них по существу зависят перспективы германо-российского понимания. Прежде всего, от отношения Советского Союза к польскому вопросу, и, во-вторых, от целей, которые преследует Москва в военных переговорах с Англией и Францией. Как я уже не раз заверял г-на Астахова, даже в случае применения силы оружия интересы Германии в Польше ограничены. Нет никакой необходимости противопоставлять их любого рода советским интересам, но нужно знать, в чем заключаются советские интересы. Если причиной переговоров с Британией, ведущихся в Москве, является ощущение исходящей от Германии угрозы в случае германо-польского конфликта, мы, со своей стороны, готовы предоставить Советскому Союзу любые необходимые заверения, которые, безусловно, будут иметь больше веса, чем любая поддержка Британии, которая в действительности никогда не сможет быть эффективной в Восточной Европе» 97.

По сути, Шнурре сообщил Астахову четыре вещи — Германия собирается применить силу против Польши (до этого немцы говорили лишь о том, что такое возможно), Германия готова предоставить СССР любые гарантии, Германия хотела бы знать, чего хочет Советский Союз, чтобы учесть его интересы, и германо-советские отношения могут улучшиться только в том случае, если у СССР не будет никакого военного пакта со странами Запада. Нельзя сказать, что услышанное Астаховым было для него совершенно неожиданным. Подобные разговоры уже какое-то время ходили по Германии 98. Но на официальном уровне такое прозвучало впервые. Поэтому Астахов был в определенном смысле ошеломлен. У него, естественно, не было полномочий обсуждать поставленные Шнурре вопросы («недостаточно опытным» называл Астахова «опытный дипломат» Молотов 99), и он лишь обещал передать их в Москву. Что Астахов и сделал, правда, в довольно осторожной форме 100. Надо еще раз напомнить, что этот разговор состоялся утром 10 августа, то есть когда корабль с военными миссиями Англии и Франции еще бороздил воды Балтики, за три дня до начала военных переговоров в Москве. Это сразу же ставит под сомнение последующие объяснения советских руководителей, будто бы переговоры с Германией начались лишь тогда, когда стал очевиден провал военных переговоров с Западом. Они начались между Шнурре и Астаховым в конце июля, когда встречи двух дипломатов стали регулярными, и достигли своего апогея 10 августа, когда немцы фактически открыли свои карты. Пока, правда, Советский Союз в основном слушал то, что говорили немцы, и лишь давал понять, что затрагиваемые темы вызывают интерес в Москве. Но альтернатива соглашению с Западом у СССР появилась раньше, чем это принято официально считать, и, что главное, эта альтернатива была положительно воспринята.

Конечно, до конкретного обсуждения тех или иных вопросов дело еще не доходило. Но Советский Союз совершенно ясно понимал, что предлагают ему немцы. Германия, сообщил Астахов Молотову еще 8 августа, хотела бы «произвести обзор всех территориально-политических проблем, могущих возникнуть между нами и ими. В этой связи фраза об отсутствии противоречий “на всем протяжении от Черного моря до Балтийского” может быть понята как желание договориться по всем вопросам, связанным с находящимися в этой зоне странами. Немцы желают создать у нас впечатление, что готовы были бы объявить свою незаинтересованность (по крайней мере, политическую) к судьбе прибалтов (кроме Литвы), Бессарабии, русской Польши (с изменениями в пользу немцев) и отмежеваться от аспирации на Украину. За это они желали бы иметь от нас подтверждение нашей незаинтересованности к судьбе Данцига, а также бывш(ей) германской Польши» 101. Через два дня Шнурре фактически подтвердил догадки Астахова. Сомнений больше не оставалось. «Отказ от Прибалтики, Бессарабии, Восточной Польши (не говоря уже об Украине) — это в данный момент минимум, на который немцы пошли бы без долгих разговоров, лишь бы получить от нас обещание невмешательства в конфликт с Польшей», — докладывал Астахов Молотову 12 августа 102. И еще одна важная деталь — из германской печати в августе окончательно исчез негативный образ Советского Союза. Не дожидаясь формального заключения экономического соглашения, газеты обещали населению, что СССР «даст Германии столько сырья, что сырьевой и продовольственный кризисы будут совершенно изжиты». По Берлину, писал Астахов, «уже вовсю гуляет версия о новой эре советско-германской дружбы» 103. Зато на английское руководство сыпалось одно оскорбление за другим. СССР никак не информировал англичан и французов о новых подходах Германии. Конечно, англичане тоже пытались наладить свои консультации с немцами, не ставя о них в известность Советский Союз. Но между германо-английскими и германо-советскими переговорами была существенная разница. Немцы никогда не предлагали Западным демократиям произвести за счет третьих стран территориальные изменения в Европе, прекрасно понимая, что это бесполезно.

Так что же случилось на самом деле 10 августа? В этот день перед советским руководством возникли невиданные ранее перспективы. Остававшийся, по существу, на задворках большой европейской политики Советский Союз вдруг почувствовал себя властителем мира. По крайней мере, мира в Европе. От того, какую позицию займет СССР, зависело дальнейшее развитие событий на континенте. Даже Сталину было от чего растеряться. Несколько дней в Москве думали, как не прогадать. Германию это не устраивало. Гитлер торопил своих дипломатов. Перед ним маячила установленная им же самим дата — 26 августа. Наконец, 12 августа Астахов передал Шнурре ответ из Москвы. Он носил обтекаемый характер и не содержал того, что рассчитывали услышать немцы. Польский вопрос находился в числе тем, которые советское правительство соглашалось обсуждать, но никакого приоритета в очередности у него не было 104. Это вызвало у Шнурре «состояние некоторой задумчивости» 105. Судя по всему, Гитлера решено было не огорчать, и Риббентроп в Берхтесгадене передал фюреру, что Москва согласна продолжать переговоры. В принципе так оно и было, но Гитлер торопил Риббентропа не просто с переговорами, а с подписанием договора.

Между тем многое оставалось неясным. К 12 августа стороны определились лишь с местом