Происхождение Второй мировой войны - Игорь Тимофеевич Тышецкий

следов» будущей сделки по разделу Восточной Европы и предпочитали разговаривать эзоповым языком. Во время этого малопонятного для непосвященных обсуждения таинственного протокола Шуленбург упоминал лишь о гарантиях Прибалтийским странам и интересах СССР в Балтийском море. И ни словом не обмолвился о советских интересах в Польше. Тем более о Бессарабии. Это не устраивало Молотова, и он ждал, что посол хотя бы коснется этих вопросов. Но не дождался. Встреча завершилась тем, что Шуленбургу вручили советскую памятную записку, в которой говорилось о необходимости заключения между СССР и Германией пакта о ненападении «с одновременным принятием специального протокола о заинтересованности договаривающихся сторон в тех или иных вопросах внешней политики, с тем чтобы последний представлял органическую часть пакта» 116.

Из-за труднообъяснимой приверженности Гитлера к устанавливаемым им самим срокам время приобретало для Германии решающий фактор. Это прекрасно чувствовали Молотов и Сталин, хотя, вполне возможно, и не понимали до конца — почему? Молотов продолжал сознательно тянуть время, уловив, что это делает немцев более податливыми. Немцы же, в свою очередь, уяснили, что для Советского Союза принципиальную важность приобретает секретный протокол, который должен был содержать согласие двух стран по вопросам будущих территориальных изменений в Восточной Европе. Ставки были очень высоки. Если намечаемая в ближайшую неделю поездка Риббентропа в Москву состоится, заметил Вайцзеккер, «то это означает, что Россия приглашает Гитлера напасть на Польшу» 117. 19 августа подгоняемый из Берлина Шуленбург срочно напросился на третью за последние пять дней аудиенцию у Молотова. «Положение (в отношениях с Польшей. — И. Т) настолько обострилось, — сообщил посол советскому наркому, — что достаточно небольшого инцидента, для того чтобы возникли серьезные последствия». Пожелание Молотова о предварительном заключении торгово-кредитного соглашения Германия, можно сказать, выполнила. (Соглашение действительно было в срочном порядке подписано в Берлине 19 августа.) Теперь необходимо скорее переходить к решению политических вопросов, и Риббентроп был готов немедленно прилететь в Москву для этого. Германский министр «имел бы неограниченные полномочия Гитлера заключить всякое соглашение (курсив мой. — И. Т.), которого бы желало Советское правительство». Гитлер «готов учесть все, что пожелает СССР», — передал Шуленбург. Риббентроп «мог бы заключить протокол, в который вошли бы как упоминавшиеся уже вопросы, так и новые, которые могли бы возникнуть», — германский посол буквально умолял Молотова дать согласие на немедленный приезд Риббентропа, соглашаясь на любые, даже не озвученные условия. Но советский нарком оставался по-прежнему непробиваем. У него не было необходимой инструкции Сталина, а без нее «дипломат» Молотов никогда ничего не делал. Поэтому «тов. Молотов обещает передать все сказанное Шуленбургом Советскому правительству, которое должно это обсудить» 118. Немецкий посол с трудом сохранял хладнокровие, понимая, что беседует со статуей.

Не успел, однако, Шуленбург вернуться в посольство, как его срочно вызвали назад, в НКИД. Посол не успел даже послать в Берлин отчет о первой встрече, а по окончании второй кратко сообщил о главном — Риббентропа ждут в Москве 26-27 августа 119. Переводчик наркома В. Павлов, составлявший для министра записи его бесед, тоже решил не заморачиваться, а лишь приписал к отчету о первой в тот день встрече новое время. Получилось, что первая беседа началась в 14:00, а вторая — в 16:30 120. За прошедшее между двумя встречами время Молотов переговорил со Сталиным, и вождь решил, что немцы дозрели до принятия необходимых Советскому Союзу решений. В том, чтобы и дальше откладывать принятие решения, был риск перегнуть палку. Во время второй встречи Молотов выглядел не сухим и официальным, как обычно, а излучал несвойственную ему доброжелательность 121. Он сообщил Шуленбургу, когда Риббентроп может прибыть в Москву (2627 августа), и передал послу текст проекта советско-германского пакта, сделанный на основе предыдущих аналогичных соглашений СССР с Прибалтийскими государствами 122. В этот же день, 19 августа, поверенный в делах Астахов был отозван из Берлина. Он выполнил свою миссию. Дальше все брал в свои руки Сталин. Назад в германскую столицу Астахов уже не вернулся. Он слишком много знал.

С проектом пакта, переданного Молотовым Шуленбургу, тоже было не все так просто, и немцы, безусловно, заметили это. Дело в том, что в заключенных Советским Союзом в 1930-е годы пактах о ненападении, на которые ссылался Молотов (с Польшей, Латвией, Эстонией), обязательно содержалась статья, где говорилось: «Если одна из договаривающихся сторон предпримет агрессию против третьего государства, то другая сторона будет вправе, без предупреждения, денонсировать настоящий Договор» (статья 2 Договора о ненападении между СССР и Польшей от 25 июля 1932 года) 123. В преддверии вступления СССР в Лигу Наций, а тем более после него, такая статья была необходима, чтобы показать приверженность Советского Союза системе коллективной безопасности. Но в проекте пакта, подготовленного Молотовым для Германии, ничего подобного не было. Да и не могло быть. В противном случае это означало бы, что сразу вслед за нападением Германии на Польшу Советский Союз был бы вправе денонсировать только что подписанный договор. В глазах Германии такое соглашение теряло бы всякий смысл. Немцы по достоинству оценили жест Кремля, оставлявший без последствий планировавшуюся агрессию Третьего рейха против Польши.

Все это, однако, не решало важный для Гитлера вопрос со сроками. Предложенную Молотовым и Сталиным дату фюрер находил слишком поздней. На дипломатическом уровне вопрос мог считаться исчерпанным — упрашивать Молотова дальше Шуленбургу становилось просто неудобно. И тогда Гитлер предпринял совершенно необычный для себя шаг. 21 августа он написал личное письмо Сталину. Это был нестандартный, но верно рассчитанный ход. Гитлер не мог официально обратиться к советскому вождю, потому что тот, в отличие от самого Гитлера, бывшего германским канцлером, не занимал никаких государственных постов. Сталин был «всего лишь» секретарем ЦК ВКП(б), и Гитлер решил обратиться к нему лично, как фюрер германского народа к вождю советского. Послание адресовалось «господину Сталину» и было подписано просто «Адольф Гитлер». «Дополнительный протокол, желаемый правительством СССР, — писал Гитлер, — по моему убеждению, может быть, по существу, выяснен в кратчайший срок, если ответственному государственному деятелю Германии будет предоставлена возможность вести об этом переговоры в Москве лично. Иначе германское правительство не представляет себе, каким образом этот дополнительный протокол может быть выяснен и составлен в короткий срок». Но Советское правительство уже согласилось принять Риббентропа. И поэтому Гитлер объяснил, что «кризис (с Польшей) может разразиться со дня день» и Германия хотела бы подписать пакт о ненападении с Россией (вместе с протоколом) до этого. «Поэтому я вторично предлагаю Вам, — говорилось в послании, — принять моего