Происхождение Второй мировой войны - Игорь Тимофеевич Тышецкий

министра иностранных дел во вторник, 22 августа, но не позднее среды, 23 августа. Министр иностранных дел имеет всеобъемлющие и неограниченные полномочия, чтобы составить и подписать как пакт о ненападении, так и протокол» 124.

Шуленбург передал это послание Молотову в 15:00. Гитлер, конечно, рисковал. Он не мог знать наверняка, как Сталин, находившийся все время переговоров за кулисами, отнесется к приглашению выйти из тени и засветиться как участник переговоров, но советский вождь воспринял это благосклонно и не заставил долго ждать ответа. Уже в 17:00 Молотов вручил Шуленбургу ответ советского генсека. «Советское правительство поручило мне сообщить Вам, — ответил просто “И. Сталин” “рейхсканцлеру Германии господину А. Гитлеру”, — что оно согласно на приезд в Москву г. Риббентропа 23 августа» 125. Альберт Шпеер, будущий нацистский министр вооружений, а в августе 1939 года архитектор, входивший в ближайшее окружение фюрера, вспоминал, что, получив за ужином ответ Сталина, Гитлер на секунду задумался, а затем пришел в неистовство и ударил кулаком по столу с такой силой, что зазвенели бокалы. «Они у меня в руках!» — несколько раз воскликнул он прерывающимся от возбуждения голосом 126.

Риббентроп прилетел в Москву во второй половине дня 23 августа. Два транспортных «Кондора» немецкой делегации встречали в Тушинском аэропорту заместитель советского наркома Потемкин и посол Шуленбург. Над небольшим зданием аэропорта развевались государственные флаги двух стран — красное знамя с серпом и молотом и нацистский стяг со свастикой. Риббентропа приветствовал почетный караул советских военно-воздушных сил. На кадрах кинохроники того времени хорошо видно изумление в глазах советских военных летчиков, торжественно встречавших в аэропорту нацистского министра иностранных дел. С первых минут пребывания на советской земле Риббентроп пытался вести себя раскованно и по-дружески, хотя давалось ему это непросто. По пути немецкие самолеты были обстреляны советскими ПВО (интересно, как развивались бы дальнейшие события, если бы зенитчики оказались чуть более меткими?), и это не могло не повлиять на состояние Риббентропа, не отличавшегося особой отвагой. Старая кинопленка запечатлела, как напряжен был главный нацистский дипломат. Но постепенно напряжение спало, и после первого раунда переговоров в Кремле, начавшихся в шесть часов вечера, Риббентроп уже пробовал шутить, что случалось с ним крайне редко — нацистский министр иностранных дел славился полным отсутствием чувства юмора. Первоначальное напряжение удалось снять Сталину, который умел располагать к себе гостей, когда ему это было нужно. Риббентроп не стал исключением и быстро попал под очарование гостеприимного хозяина. Позднее Риббентроп вспоминал: «Сталин с первого же момента нашей встречи произвел на меня сильное впечатление: человек необычайного масштаба. Его трезвая, почти сухая, но столь четкая манера выражаться и твердый, но при этом и великодушный стиль ведения переговоров показывали, что свою фамилию он носит по праву» 127.

Сами переговоры проходили до позднего вечера и не вызвали каких-либо затруднений. Один раз возникла вынужденная пауза, когда Сталин захотел включить незамерзающий латвийский порт Либава (Лиепая) в советскую «сферу интересов». У Риббентропа были неограниченные полномочия, предоставленные ему Гитлером, но здесь он решил запросить согласие фюрера, прежде чем пойти навстречу советским пожеланиям. Гитлер, конечно, уступил Либаву. Соглашение с Советским Союзом было для него настолько важным, что он готов был удовлетворить практически любые требования Сталина. Вообще, обсуждение самого пакта заняло совсем немного времени. Большая его часть ушла на согласование секретного протокола, о котором Молотов и Шуленбург много говорили на эзоповом языке в дни, предшествовавшие визиту Риббентропа. Теперь же, во время переговоров германского министра со Сталиным, любая иносказательность и завуалированность были отброшены, и вечером 23 августа стороны открыто делили Восточную Европу. Риббентроп, правда, в своих нюрнбергских воспоминаниях пытался как-то сгладить нелицеприятный осадок от этого дележа. По Риббентропу выходило, что СССР и Германия делили между собой не территории, а «сферы интересов». «Под “сферой интересов”, — писал бывший нацистский министр, — понимается, что заинтересованное государство ведет с правительствами принадлежащих к этой сфере стран касающиеся только его самого переговоры, а другое государство заявляет о своей категорической незаинтересованности». Советской «сферой» Германия согласилась считать Финляндию, большую часть Прибалтийских государств и Бессарабию. Польшу решено было разделить по течению рек Висла, Сан и Буг. Риббентроп утверждал, что Сталин будто бы обещал ему, что «внутреннюю структуру этих государств он затрагивать не хочет». В ответ Риббентроп якобы «заверил Сталина, что с германской стороны будет предпринято все, чтобы урегулировать вопрос с Польшей дипломатически-мирным путем». То есть Риббентроп из нюрнбергской камеры пытался всех убедить, что территории никто не делил, а они со Сталиным лишь договаривались, что Советский Союз будет решать с правительством Польши все проблемы, касавшиеся польских территорий к востоку от намеченной в Москве разделительной линии, а Германия — к западу. Секретность же подписанного протокола была вызвана тем, что он нарушал пакт о нейтралитете между Россией и Польшей, а также договор между Россией и Францией 128. В это, естественно, никто не поверил, но чего только не утверждали подсудимые в Нюрнберге в ожидании приговора международного трибунала.

К полуночи дело было сделано. За несколько часов Сталин вернул в состав СССР многие земли, утраченные большевиками в первые годы советской власти, и даже приобрел новые. Молотов позже вспоминал: «Предъявляю требования: границу провести так, чтобы Черновицы к нам отошли. Немцы мне говорят: “Так никогда же Черновиц у вас не было, они всегда были в Австрии. Как же вы можете требовать?” — “Украинцы требуют! Там украинцы живут, они нам дали указание!” “Там украинцев-то...”» 129 В итоге немцы каждый раз уступали. Когда тексты пакта и секретного протокола были согласованы и подписаны, началось дружеское застолье с шутками, взаимными здравицами и поздравлениями. Риббентроп пытался уверить Сталина, что Антикоминтерновский пакт был направлен не против СССР, а против Великобритании и Франции. Что именно он имел в виду, можно только гадать. В какой-то момент Риббентроп пошутил, что Сталин мог бы и сам присоединиться к этому пакту. Советский вождь не возражал. Чуть позже, в ходе застолья он сам, отвечая на шутку своего гостя, предложил выпить «за нового антикоминтерновца Сталина» 130. Вождь был явно доволен тем, что договор с Германией удалось заключить так быстро и с такой, как ему казалось, выгодой для Советского Союза. Воспользовавшись прекрасным настроением Сталина, Риббентроп поинтересовался, что теперь будет с англо-французской делегацией, продолжавшей вести в Москве военные переговоры с Ворошиловым. «С ними вежливо распрощаются», — улыбнулся советский вождь 131. После того как принесли шампанское, последовали тосты. Первым за здоровье Гитлера поднял бокал Сталин. «Я знаю, как немецкий народ любит