«Вселить в них дух воинственный»: дискурсивно-педагогический анализ воинских уставов - Сергей Эдуардович Зверев

1939 г., вводившего в действие «Корабельный устав РКВМФ Союза ССР», в основном сохраняли верность дореволюционной рутине. И «Устав корабельной службы РККФ» (1925), и «Корабельный устав ВМС РККА. Ч. II. Повседневная служба корабля» (КУ-32) до времени игнорировали такую прогрессивную главу как «Политическая работа на корабле в боевой обстановке», ограничиваясь кратким перечислением обязанностей военного комиссара и помощника командира по политической части (помполита). Это до определенной степени объясняет, почему биографии почти всех советских начальников морских сил и всех наркомов ВМФ, кроме Н. Г. Кузнецова, которого судьба тоже не слишком баловала, закончились в 1937–1938 годах.

Минуя проект полевого устава 1928 года, который представлял собой попытку грамматически и стилистически облагородить «Временный полевой устав РККА» (1925), обратимся к анализу «Полевого устава РККА» (1929). Новый полевой устав начинался с гордой декларации: «Красная армия является орудием пролетарского государства – первого и единственного в мире отечества трудящихся. Она призвана обеспечить и отстоять от всех покушений врагов социализма и пролетарской революции независимость СССР и оградить социалистическое строительство, мирный труд и свободу рабочих и крестьян. Красная армия сильна своей классовой сознательностью, беззаветной преданностью делу коммунизма, связью и поддержкой широких рабоче-крестьянских масс, постоянной боевой готовностью, дисциплинированностью и умением полностью использовать свое оружие для сокрушительного разгрома вооруженных сил врагов Советского Союза» [126, с. 9].

Эти строки можно рассматривать как ответ на нагнетавшуюся напряженность на Китайско-Восточной железной дороге (КВЖД), переросшую в вооруженный конфликт, для Советской России первый со времени окончания Гражданской войны. Устав дышит еще не успевшей выветриться революционной романтикой, духом еще не закостеневшей в бюрократических формах диктатуры пролетариата. Понятия «пролетарское государство», «пролетарская революция» не были пустым звуком – с «китгенералами»[84] воевала по-настоящему народная территориальная армия, воспитанная на идеалах классовой борьбы и мировой революции. Можно сказать, что на КВЖД мы довоевывали свою Гражданскую войну и брали реванш за невзятые Варшаву, Берлин и Париж.

Устав требовал от Красной армии готовности «к смелым и решительным действиям, направленным к уничтожению вооруженных сил классовых врагов»[85] и развитию успеха «до полного уничтожения противника» [126, с. 12]. И здесь, в этой кровожадности читается пережиток бескомпромиссных сражений всех гражданских войн, какие только не сотрясали древние и современные государства, с их простой и страшной логикой: к чему брать пленных, если новую счастливую жизнь с ними все равно не построишь?

Далее, в полном соответствии с военной доктриной пролетарского государства, устав отмечал, что успех в бою обеспечивается в первую голову «политической подготовкой войск, настойчивой решимостью всех бойцов, основанной на революционной воле к победе» [126, с. 11]. Закономерно, что классовая сознательность всего личного состава, «постоянная готовность жертвовать собой за Советскую власть и дело коммунизма»[86] рассматривались как важнейшие залоги боеспособности Красной армии. Заметим, что все заботы о том, чтобы не было излишних потерь, столь характерные для БУП-27, были отставлены.

Это очень напоминает ситуацию николаевского времени, из чего можно заключить, что догматические подходы к воинскому воспитанию всегда заканчивают одним: преувеличением и мифологизацией идеализированных или идеологизированных качеств воина. Как в николаевской империи, пронизанной религиозным пафосом, чтобы быть хорошим солдатом, требовалось прежде прочего любить Бога, утверждаться в Законе Божием и святой Христовой вере, так и в руководящейся социальном пафосом складывающейся советской империи молились только «новым образам», воплощавшимся в революционной воле и классовой сознательности. Единственно, в чем сходились обе несходные системы – так это в единодушном требовании к солдату быть готовым жертвовать собой, поскольку человек и его личность не представляли в первом случае особой, а во втором – никакой ценности для достижения великих целей.

Важной особенностью ПУ-29, унаследованной грядущими поколениями боевых и полевых уставов, стало «восстановление в правах» главы «Политическое обеспечение боевых действий», освещавшей организацию агитационно-пропагандистской и политической работы в различных видах боя и боевого обеспечения.

Основной задачей агитационно-пропагандистской работы в армии являлось воспитание «безусловного доверия, преданности и сплоченности всего состава вокруг лозунгов и идей Советской власти, правильного понимания массами руководящей роли пролетариата в рабоче-крестьянском союзе, правильного понимания классовых целей войны и международных интересов рабочего класса и всех эксплуатируемых» [126, с. 47]. Заметим, что про коммунистическую партию пока не упоминается. Она появится и даже выйдет на передний план чуть позже, в 1930-х, когда власть окончательно срастется с идеологией, окончательно отбросив романтический флер вроде интересов рабочего класса и всех эксплоатируемых. С тех пор советские воины в трудные минуты боя должны будут сплачиваться вокруг великого дела Ленина-Сталина, любимой партии ВКП(б) – КПСС и советского правительства вплоть до их полного упразднения.

Но в 1929 году властная вертикаль идеологизированной административной системы не успела закостенеть – население все еще крестьянской страны надо было убеждать, надо было добиваться от него активности и революционной воли к победе на основе сознательности, а не стращать пулеметными аргументами заградотрядов и репрессивными – особых отделов, трибуналов, прокуратур и прочего замысловатого аппарата подавления. Еще заботились о каких-то угнетенных и эксплуатируемых по всему миру, хотя коллективизация уже началась, пополняя категорию обездоленных миллионами собственных граждан.

Как бы то ни было, но войска, ожидавшие приказа на переход к активным боевым действиям на КВЖД, сотрясали митинги с весьма напористыми и агрессивными резолюциями: «…все силы положим, а за власть Советов голову оторвем белобандитам, в порошок сотрем. Не мешай нам строить социализм!» [109, с. 101]. И армия сражалась действительно неплохо. Свидетельством высоких морально-боевых качеств красноармейцев может служить полное отсутствие фактов мародерства, жестокости, ненависти, насилия по отношению к мирному населению в этом вооруженном конфликте.

Но такой стиль управления был весьма трудным и хлопотным. К тому же, в части уже шли письма из деревень о первых результатах строительства социализма со слезными воплями: «Приезжай немедленно, хлеб отобрали» [137, с. 476].

И вот клеймится в уставе дезертир как изменник и предатель дела трудящихся и своих товарищей, и как превентивная мера вписывается многозначительная фраза: «В борьбе с дезертирством необходимо, опираясь на общественное мнение красноармейского состава, применять самые жестокие карательные (курсив мой. – С. З.) меры» [126, с. 49]. В первое время еще ограничивались разбирательством на общем собрании подразделения, но вскоре кулацкому подпевале стало грозить не просто объявление бойкота товарищами. Следует отметить, что БУП-27 был более мягок в формулировках: дезертирство (а не сам дезертир – деперсонификация всегда предполагает менее конкретные и менее жесткие меры) объявлялось врагом армии, в борьбе с которым рекомендовалось применять только решительные меры. К этим мерам вполне могли относиться вышеупомянутые разбирательство на собрании и бойкот; в качестве крайней меры БУП-27 рассматривал арест дезертира с преданием данного факта гласности.