«Вселить в них дух воинственный»: дискурсивно-педагогический анализ воинских уставов - Сергей Эдуардович Зверев

«Временный боевой устав артиллерии РККА» (1925) был в большей степени озабочен организацией артразведки в различных видах боя, изучением артиллерийских приборов и матчасти 76-мм пушки обр. 1902 г. и 122-мм гаубицы обр. 1910 г. и описанием боевой работы орудийных номеров, чем воспитанием боевых качеств артиллеристов. Эти же особенности характерны и для Боевого устава 1926 года, описывавшего строи и боевые порядки конной артиллерии. Красные уставы были истинными наследниками дореволюционных уставов строевой службы. Из них исчезают даже положения об обязанности артиллеристов жертвовать собой ради пехоты, что вносило возвышенно-трагическую ноту в «Наставление для действия полевой артиллерии в бою» (1912) и служило укреплению боевого содружества родов войск. Противник, как и у танкистов, в артиллерийских уставах не был обозначен.

Несколько выделялся «Временный боевой устав конницы РККА» (1924) по традиции, перенятой от русской кавалерии, предписывавший культивирование в бойце: «а) беззаветной лихости, отваги и предприимчивости; б) сознание свой силы и превосходства как результат веры в себя и коня – этой основы храбрости, и в) любви к коню» [78, с. 11]. В этом воинственном определении проявились как заветы последнего предвоенного «Наставления для ведения занятий в кавалерии», так и ревниво-трогательная любовь к лошадям легендарного командарма С. М. Буденного, простиравшаяся до смешной двусмысленности, позволявшей трактовать коня как основу храбрости кавалериста. Вообще, в красной коннице конь до определенной степени заслонил всадника, что заметно в распространении понятия «конница» вместо «кавалерия»[71]. Прежнее название звучало слишком уж старорежимно – так, например, после Великой французской революции предпочли избавиться от «полка» (по созвучию фр. régiment – полк и Ancien Régime – старый порядок, монархия), заменив его «полубригадой».

В остальном устав красной конницы мало отличался от не самых лучших образцов уставов русской армии и прочих уставов 1924–1925 гг. – о противнике не упоминалось, равно как отсутствовало и описание правил лихой атаки. Ее успех, почти так же, как в свое время в николаевских уставах полагали зависящим от способности «сохраняя сомкнутость, развить наибольшую быстроту» [78, с. 132]. Об ударе «белым ружьем» вообще нет ни слова.

Оригинально, но маловразумительно смотрелись названия разделов устава: первого – «Обучение бойца-всадника», посвященного в основном выработке навыков посадки и владения оружием и второго – «Обучение всадника-бойца», трактовавшего вопросы верховой езды и применения оружия с коня. Зато третий раздел «Подготовка коня» был воистину безупречен; авторы входили в мельчайшие подробности и демонстрировали прекрасное знание дела. Места это раздел занимал столько же, что и два предыдущих. Примечательно, что термин «воспитание» употреблялся только по отношению к лошади.

Приятным исключением являлся «Временный строевой устав авиации СССР» (1924). Его название не должно вводить в заблуждение – повествовал он не о строевых стойках, строях и перестроениях – по сути это было прекрасно и очень подробно и доходчиво изложенное руководство по боевой деятельности всех родов авиации.

На политучебу устав не отвлекался ни строчкой; он и сейчас поражает редкой для советских уставов нацеленностью на воспитание профессиональных качеств воздушных бойцов, стремления к результативности боевой деятельности. «Венцом подготовки, – читаем в части, посвященной одиночному обучению авиаторов, – явится сознательная, обоснованная уверенность подчиненных и их начальника в своем искусстве и искусстве друг друга. Устойчивость части зависит от доверия друг другу всех товарищей, составляющих ее» [82, с. 9]. Заметим – не классовая сознательность, а осознанная уверенность летчика в своем профессионализме и профессионализме товарищей обеспечивала, по мысли авторов, силу авиационного подразделения.

Другой составляющей боевого успеха являлась, согласно уставу, личность авиационного командира. Ни в одном из советских уставов за всю историю СССР более не встречалось такой верной оценки командирских качеств: «Беззаветная преданность долгу, чувство ответственности, риск, решимость, изобретательность, самообладание и хладнокровие должны всегда сопутствовать командиру авиации. Он не должен дать увлечь себя событиям, но управлять ими на основании учета сил, средств и обстановки. Командир не должен смущаться численной слабостью своих сил перед противником. От его искусства и решительности зависит исход боя… Способность быстро и бесповоротно решаться, личный пример в самых смелых предприятиях с ясным представлением, что плохой выбор лучше, чем промедление, – главное из качеств авиационного начальника» [82, с. 71–73].

Начальнику требовалось обладать и весьма привлекательными личностными качествами: ясными принципами, сильной волей и безупречным характером, вызывающими доверие и уважение подчиненных, и физическими свойствами – бодростью, остротой зрения и слуха. Читая эти строки, невольно вспоминаешь знаменитого советского аса – В. П. Чкалова с его наводящей ужас на доктринеров безудержной удалью и тягой к риску. Воспитанные на таком уставе военлеты, как мы увидим далее, прекрасно проявили себя в 1929 году в боях на Дальнем Востоке.

В. П. Чкалов

Следующее положение устава наводит на размышления: а не зря ли мы разрешили подготовку в 1925–1933 гг. в Липецкой авиашколе немецких летчиков? Нетрудно предположить, что они имели доступ не только к материальной части, но и к советским авиационным уставам. А в уставе черным по белому был прописан сценарий «внезапного» нападения на СССР, которое, как известно, имело успех во многом благодаря уничтожению почти половины советской авиации приграничных округов на земле. «Выжидающий начала действия противника для выяснения обстановки и принятия решения, рискует опоздать с принятием этого решения. Среднее, осторожное решение в конечном счете приводит к бледным результатам, а иногда и к крупным неудачам. Кто ставит себе ясную цель и полностью направляет все силы к ее достижению, тот приобретает нравственное превосходство над противником. Внезапность в бою более всего поражает психику противника. Подготовка внезапности основывается на самодеятельности, способности к принятию решений, изворотливости, жажде риска, самозабвении и сознании необходимости жертв. Важно создать неожиданность для противника в месте и к моменту атаки, провести эту атаку со всей стремительностью, чтобы противник не смог провести маневра и использовать возможности своего огня» [82, с. 72–73]. От поражения психики наши летчики отходили фактически в течение двух первых военных лет; потребовался даже приказ о введении штрафных эскадрилий[72], чтобы переломить ситуацию, вызванную агрессивными, напористыми действиями немецких асов.

Настоящим заветом сегодняшним воздушным бойцам выглядят следующие строки: «Красной авиации нужно твердо помнить, что она должна бить врага мужеством революционного бойца и искусством. Боевая ставка авиации на качество, а не на количество» [82, с. 38].

«Сталинские» уставы межвоенного периода

Значительное оживление советское уставное творчество переживает в период 1927–1930 годов. Начиная с 1927 г. международная обстановка для СССР осложнилась. Выразилось это в скандале, связанном с деятельностью Коминтерна, в результате чего появилась как