Технология лжи. Нацистская антипартизанская пропаганда на оккупированных территориях СССР. 1941–1944 гг. - Иван Иванович Ковтун

с целым рядом руководящих документов, например – «Боевым наставлением по борьбе с бандами на Востоке» от 11 ноября 1942 г., где устанавливался запрет на какие-либо контакты личного состава «истребительных» подразделений с местными жителями[410].

Встречались и случаи бездействия начальников местных комендатур и полиции, не проявлявших рвения в распространении печатных материалов. Эту инертность, в частности, заметил полковник полиции И. Клепш, представитель командующего полиции порядка в генеральном округе «Вайссрутения». В феврале 1943 г., после операции «Якоб», когда вновь появилась возможность насытить «бандитские деревни» агитлитературой, он приказал всем «руководителям воинских частей и учреждений лучше взяться за свою пропаганду… за распространение среди населения листовок и журналов»[411].

Не менее важной являлась проблема сохранения бесплатного распространения газет. Командиры охранных частей и соединений, начальники СС и полиции ввиду объема и сложности боевых задач, стоявших перед ними, не занимались финансовыми делами. Поэтому местные власти, в первую очередь гражданские структуры, вынуждены были щедро выделять средства на выпуск периодики для бесплатной раздачи в деревнях[412]. Несколько иначе выглядела ситуация в городах. У горожан знакомство с оккупационной прессой происходило гораздо чаще, чем у деревенских жителей. Но и здесь особой прибыли немцы не получали. Как замечает историк Л. Рейн, рассматривающий этот вопрос на примере захваченной Белоруссии, «в целом доходы газет не превышали их расходов»[413].

Учитывая привычку советских людей с уважением относиться к печати, немецкие пропагандисты старались использовать это обстоятельство в своих целях. Отделы и роты пропаганды, как и в случае с листовками, выпускали маскировочные газеты, сохранявшие формат, шрифт и стилистическое оформление известных советских изданий «Правда», «Красная звезда», «Красноармейская правда» и т. п., чтобы привлечь внимание читателей. Издавались и брошюры, обложка и титул которых точно соответствовали брошюрам Воениздата, выходивших в серии «Библиотечка красноармейца»[414]. Тот же самый прием применялся в отношении партизанских газет. Выступая на совещании у Кубе 8—10 апреля 1943 г. начальник отдела пропаганды генерального округа «Вайссрутения» Ганс Иоахим Шрётер потребовал захватывать периодику партизан, чтобы выпускать поддельные газеты[415].

В тылу группы армий «Север» немецкие пропагандисты печатали поддельные газеты «Правда» и «Труд». Как вспоминал после войны коллаборационистский журналист и обозреватель псковско-рижской газеты «За Родину» А.Г. Каракатенко, писавший под псевдонимом «Игорь Свободин», «поддельные номера “Правды” и “Труда” раздражали народ не меньше, чем советские издания». Публикуемой в них информации «верили отнюдь не все»[416].

Работая над маскировочными газетами, немецкие пропагандисты оставляли без изменений только «шапку» изданий, а все остальное переделывали, включая лозунг, который отныне звучал так: «Трудящиеся всех стран, объединяйтесь для борьбы с большевизмом!» Термин «партизан» не применялся. Вместо него употреблялись негативно окрашенные слова-маркеры «бандиты», «налетчики», «убийцы»[417]. Разумеется, советские патриоты довольно быстро распознавали газеты-фальшивки. В настоящий момент неизвестно ни одного документально подтвержденного случая, когда «фейковые» издания оккупантов напрямую смогли спровоцировать дезертирство большого количества партизан.

Материалы о борьбе с партизанами в немецко-коллаборационистских газетах появлялись в зависимости от условий и обстановки. Соответствующие статьи в прессе могли выходить еженедельно даже тогда, когда войска не проводили операций. К примеру, 689‑я рота пропаганды, наладив выпуск газеты «Новая жизнь» (Рославль), опубликовала шельмовавшие «народных мстителей» материалы 24 января, 1, 8, 15 и 23 февраля 1942 г., когда вермахт и СС занимались только обороной ключевых населенных пунктов[418].

Среди публицистических жанров полностью доминировали заметки новостного плана, особенно в периоды, когда противник проводил широкомасштабные операции («Ганновер», «Орел», «Цыганский барон», «Коттбус», «Зайдлиц», «Весенний праздник»). В некоторых газетах размещалось сразу несколько материалов, касавшихся противодействия «бандитизму»[419].

Вместе с тем пропагандистское обслуживание антипартизанских операций не всегда находилось на уровне. Иногда сотрудники прессы не могли оперативно реагировать на боевые действия. На операции войска чаще всего брали уже вышедшие газеты. Известны факты, когда германское командование вообще не привлекало пропагандистов к освещению «боев с бандами». Более того, как показывают архивные источники, даже в период между операциями, который, по сути, считался основным для ведения газетной пропаганды, периодика не доходила в нужном количестве до населения[420].

Встречались и совсем вопиющие случаи. Гауптштурмфюрер СС Шлегель, выступая 8—10 апреля 1943 г. на совещании руководства генерального округа «Вайссрутения», вынужден был пожаловаться на то, что тысячи листовок и газет лежали «мертвым грузом в опорных пунктах» и нигде не распространялись[421].

Как справедливо замечает белорусский историк С.В. Жумарь, «количественный рост антипартизанских публикаций был пропорционален росту активности партизанского движения»[422]. Здесь, однако, следует добавить, что сам по себе рост порочащих партизан материалов находился в зависимости от возможности быстро донести их содержание до адресата. Если такая возможность отсутствовала, то рост антипартизанских публикаций не оказывал того воздействия, какого добивались оккупанты.

АНТИПАРТИЗАНСКАЯ «ИКОНОГРАФИЯ». ПЛАКАТЫ

Плакатная пропаганда нацистов в отношении партизанского движения унаследовала те антисемитские и антисоветские образы врага, которые к началу 1940‑х гг. основательно закрепились в немецком сознании[423]. В ходе войны на Востоке эти стереотипные представления прошли стадию еще большего усиления и были дополнены гибридными формами, объединявшими человеческие и животные мотивы. Визуальный тип партизана представлял собой брутально-уголовную «икону» паразита.

Криминализация облика советского партизана началась еще в первые месяцы войны против СССР, как только появились сообщения о действиях в немецком тылу отрядов сопротивления, нападавших на плохо охраняемые коммуникации и колонны обеспечения вермахта. К началу зимы 1941 г. образ коварного врага, засевшего в дремучем лесу, окончательно сложился и требовал лишь художественного воплощения.

Большинство немецких плакатов, касавшихся темы борьбы с партизанами, были адресованы гражданскому населению, так как именно оно являлось опорой партизанского движения и главным источником пополнения человеческих и материальных ресурсов. Поэтому задача германской пропаганды состояла в том, чтобы отделить население от партизан и создать такие психологические условия, при которых поддержка «бандитов» потеряла бы всякий смысл.

В своей пропаганде противник демонстрировал собственный «новый порядок» как явление сугубо позитивное, подарившее «свободу» вчерашним «рабам». Отсюда в сознание людей настойчиво внедрялась мифологема, будто все население оккупированных областей поголовно благодарно немецким войскам за освобождение от тирании Сталина и готово помогать немцам ради построения «новой жизни». По утверждениям пропагандистов, советские партизаны представляли собой ужасную злокачественную опухоль, вызванную вирусом большевизма, а местные жители должны быть благодарны, когда эту опухоль удаляют[424].

Антипартизанская «иконография» немецких плакатистов в полной мере учитывала эти представления и активно использовала целый ряд хрестоматийных образов, начиная от изображений разного рода убийц, пироманьяков, уголовников и заканчивая откровенно инфернальными типажами. Плакаты призывали уничтожать партизан везде, где только возможно, или выдавать их германским властям. Среди нацистских постеров можно упомянуть следующие: «Уничтожайте поджигателей! Дело касается вашей жизни!» (1941 г.), «Вот правильный