Над облаками - Владимир Викторович Мороз

всего, покину службу. Не мое это, хочу трудиться на земле и честно зарабатывать на хлеб. А из личного… – Семен вздохнул, решая, стоит ли выдавать сокровенные желания, о которых думал многие годы, лежа на деревянных нарах, пробираясь через леса или стреляя в таких же русских, как сам, парней.

Потом махнул рукой:

– Есть у меня там, в Москве, несколько важных дел. Хочу в архивах покопаться, узнать, кто и за что убил моих родителей и где они похоронены. Наверняка что-то должно быть. Поклониться им хочу, почтить. Могилку Танечки надо поправить – поди, совсем заросла. Памятник ей поставлю, каменный, с ангелочком. Пожалуй, это то, что хочу сделать для себя. Может, после этого обрету хоть какой-то покой внутри. Из глобального? Хочу поскорее убрать это чучело из мавзолея, выбросить на ближайшую помойку. А усатого судить всем миром и повесить за преступления, которые он совершил. Очень хочется при этом увидеть, как многие из вас в воздухе переобуваться начнут: мы ничего не знали, не видели, это все он с дружками. Может, хоть тогда короста с глаз спадет, люди поймут, что хуже, чем раньше, уже не будет, по-новому жизнь начнут строить.

Иван вздрогнул от неожиданно раздавшихся выстрелов. Оторопело посмотрел на Гаврилова, который, вскочив, посылал пулю за пулей в корчившегося в агонии человека.

– Ты что творишь, придурок?! – Солоп схватился за голову. – Он же военнопленный! Я после допроса обязан его в штаб фронта отправить! Ты представляешь, что сейчас будет?

– Так, – железный голос комиссара резанул по ушам, – слушайте меня оба, ты, – он ткнул пальцем в Ивана, – и ты, – палец уперся комбату в грудь. – Только что, при полном вашем попустительстве, за оскорбление советской власти и лично вождей нашей страны товарища Ленина и товарища Сталина мною был расстрелян беглый белогвардейский прихвостень, служащий фашистам. Не велика потеря. А теперь забудьте всё, что он здесь говорил. Революция – величайшее событие в истории нашей страны. Благодаря ей у нас есть возможность создать свою, новую историю, которая покажет будущему поколению наши идеалы, за которые погибли тысячи людей. И как мы ее напишем, так нам и будут верить потомки. Пусть для кого-то она будет казаться мифом, но именно из таких легенд формируется будущее сознание страны, ее идеология. Понятно, Смолин? – Гаврилов бросил грозный взгляд на Ивана. – Если хоть малейший слушок пойдет по батальону, если хоть одна живая душа узнает, что тут произошло, я тебя лично, по закону военного времени, поставлю к стенке. Доходчиво объяснил?

– Так точно, товарищ комиссар. – Иван вытянулся по стойке смирно.

– Пошел вон! – зло крикнул Солоп внезапно объявившемуся в палатке Демину, прибежавшему на звук выстрелов. – Я же приказал сюда не входить!

Переводчик, бросив испуганный взгляд на убитого, поспешил ретироваться.

– Уши они развесили, – не унимался Гаврилов, – папка с мамкой, сестренка, загубленное детство. Чуть на слезу не прошибло. Я тоже прошел через сиротство и постоянный голод. В тридцатые собственными глазами видел, как людей и собак жрут. Месяц мышей на полях ловил и ел. Кто этот голод устроил? Такие вот, как этот фриц, саботажники, враги трудового народа. Это их потом сажали и расстреливали, когда руки добрались. А кто меня спас? Советская власть и спасла! Не бросила, не забыла! И не просто спасла, в люди вывела. Накормила, напоила, выучила. Да я теперь этой власти по гроб благодарен! И лично товарищу Сталину, который рассмотрел творящийся беспредел по отношению к простым людям и приказал навести порядок. Поэтому так, Петя, – комиссар повернул голову в сторону комбата, – напишешь, что немца, да-да, именно немца, допросить не успели. Был убит при попытке бегства. А тебе, боец, ставлю задачу, – Гаврилов повернулся к Ивану и кивнул в сторону лежащего тела, – эту гниду прикопаешь в лесочке. Только напарника себе возьми и отнесите подальше, чтобы ни запаха, ни следа не осталось. Понятно?

– Так точно, товарищ комиссар!

– Если понятно, то выполняй!

Иван козырнул и выскочил из шалаша, глубоко вдохнул свежий воздух, свободный от пороховых газов и запаха крови. В это не хотелось верить, но подсознательно молодой человек понимал, что всё, о чем говорил пленный, – это правда, прочувствованная на собственной шкуре. Не успел отойти и пару шагов, как подскочил переводчик:

– Что там у вас случилось?

– Да так, – Иван вспомнил предостережение Гаврилова, – немец пытался сбежать, комиссар его и ухлопал.

– Ого! – Демин удивленно хлопнул глазами. – А с виду дрищ дрищом.

– Товарищ политрук, поможете прикопать его в лесу?

– Ты не охренел ли, Смолин? – Переводчик удивленно взглянул на солдата. – Может, тебе еще спирта налить? Мне от штаба отходить не велено, иначе Солоп на гауптвахту отправит, возьми кого-нибудь другого.

Иван выругался и пошел в сторону своего шалаша, может, еще не все разбежались по заданиям. Настроение было плохое, сейчас на глазах ни за что ни про что убили безоружного человека. Пусть и врага, но ведь безоружного. Эта картина не укладывалась в собственном представлении о морали.

Подходя к расположению взвода, Иван увидел сидевшего Полещука. Тот сосредоточенно чистил автомат, прислонившись спиной к дереву.

– Сашка, – позвал Иван, – дело есть срочное, комбат приказал тебя разыскать.

– Что случилось? – Парень оторвался от оружия.

– Я ж сказал, надо в одном деле помочь, пойдем быстрее.

– Хорошо, сей момент. – Саша уверенными движениями быстро собрал автомат и поставил на предохранитель. – Ну вот, нормально почистить не дал, опять старшина ругаться будет.

– Не будет, – махнул рукой Иван, – скажешь, что приказ Солопа выполнял.

Когда Иван с Сашей вошли в палатку, комбат и комиссар, о чем-то яростно спорившие полушепотом, тут же замолчали.

– Товарищ капитан, нашел помощника, – отрапортовал Иван.

– Вот и славненько. – Гаврилов потер руки. – Полещук, помоги товарищу прикопать фашистского гада. Только унесите подальше, чтобы не вонял здесь.

Иван деловито забросил винтовку за спину, подошел к трупу и, стараясь не испачкаться в крови, подхватил его со спины под мышки.

– За ноги хватай и будем выносить, – кивнул он Сашке, побелевшее лицо которого выражало смесь недоумения со страхом.

– Ну, спасибо тебе, Ваня, другого найти не мог, – корил он друга по дороге.

– Скажи кого? – парировал тот. – Зато старшина орать не будет, только бы форму не испачкать.

– Тяжелый какой, – пыхтел Сашка, – вроде метр с кепкой, кожа да кости, а будто слона тащим.

– Мертвые всегда больше живых весят, – тяжело дыша, ответил Иван, протискиваясь спиной между деревьями.

Так, переговариваясь, ребята отошли от лагеря метров на триста.

– Может, хватит? – Сашка остановился, вытер рукавом струящийся по лицу пот. Иван кивнул, соглашаясь.

Отдышавшись, друзья саперными лопатками выкопали яму. Копалось легко, стоило только отбросить дерн,