Над облаками - Владимир Викторович Мороз

– Женя гранату не взвел, я видел, только сказать не успел, он уже к машине побежал, – сказал стоявший напротив Семен Стеблинов.

– Это правда? – Волков внимательно посмотрел на Чумакова.

– Да нет, – начал было оправдываться тот, но сержант тут же перебил него, почуяв вранье.

– Скажи честно, забыл или нет?

– Не знаю, – смущенно улыбнулся Евгений, – переволновался, первый раз немцев так близко увидел, я ж не нарочно. Простите меня.

– Эх, Женя, Женя, – покачал головой Волков, – из-за тебя всех могли положить. Повнимательней надо быть. Всё, хватит трепаться, – подвел он итог, – о результатах я доложу командованию, а сейчас ноги в руки и на базу.

Вернувшись в лагерь, сержант отправился на доклад к ротному, как было заведено.

– Вот говнюк, – выругался Козел, дослушав причину провала. – Понаберут всяких малахольных, а ты потом воюй с ними. Из плюсов то, что немца припугнули. Всё остальное минусы.

Пораспекав Волкова минут пять за неудачно проделанную работу, ротный отправился к Солопу, который тут же приказал позвать к себе Чумакова. Тот в это время всеми силами имитировал бурную деятельность по выпуску боевого листка.

– Иди, Женя, тебя комбат ищет, сами управимся, – отправил его комсорг, наслышанный о «героизме» Чумакова. Тот вздохнул и медленно побрел в сторону штабной палатки, ожидая, по его мнению, «несправедливой» кары. Ведь с кем не бывает? Ну, испугался немного, растерялся, всё-таки первое боевое крещение. Потоптавшись у порога, придумывая себе всё новые и новые оправдания, наконец-то, собравшись с духом, он попросил разрешения войти внутрь.

– Надо же, распушись мои бубенчики, – голос Солопа не предвещал ничего хорошего, – сам утренний герой пожаловал.

Капитан подошел к Евгению поближе и пристально посмотрел в глаза. От этого взгляда Чумаков покраснел.

– Вот скажи мне, Евгеша, – опасно-вкрадчиво прозвучал голос комбата, чувствовалось, что он готов в любую секунду взорваться, – ты почему меня не любишь?

Чумаков еще больше покраснел и опустил голову.

– В глаза мне смотри, полудурок! – взревел Солоп. – Я тебя так учил с оружием обращаться?

– Никак нет, – выдавил из себя Чумаков, выпрямляясь и глядя перед собой.

– Никак нет? Это всё, что ты можешь мне промямлить? – голос комбата снова зазвучал мягко, словно поступь льва, готового к прыжку. – Посмотри в мои глаза, Чумаков. Что ты в них видишь?

Командир батальона не стал дожидаться ответа и так же елейно продолжил:

– В них, Чумаков, еще недавно были отблеск голубого неба, зелень полесских лесов, любовь к Родине. А сейчас всё это затянуто траурной черной лентой. И виной тому не столько фашистские гады, сколько ты, Чумаков. Кто тебя учил бросать гранату? Покажи мне его, Евгеша. Я лично оторву ему руки. Чего молчишь, боец? – голос Солопа приобрел металлический оттенок. – Ведь это Луценко проводил с вами занятия по боевому применению гранат. Так? Это он научил тебя не ставить гранату на боевой взвод перед броском? Отвечай, когда спрашивают!

– Никак нет, товарищ капитан. – Чумаков продолжал смотреть прямо перед собой, боясь шевельнуться, чтобы случайно не вызвать новый приступ гнева у командира.

– У тебя какая оценка по выполнению норматива боевого бросания гранаты из окопа в положении стоя? – снова перешел на мягкий голос комбат.

– Четыре.

– Четверка – это цифра, которая ближе к пятерке? Так? – Было видно, что Солоп с трудом сдерживает ярость. – То есть ты, Чумаков, в спокойной обстановке почти отличник, а как понадобилось реальное выполнение задачи, вдруг забыл всё, чему тебя учили? И после этого ты кто? Ты, Чумаков, не на прогулке, не на учениях, а в тылу врага. То есть на войне, если твоя башка этого не помнит. Были бы немцы чуть-чуть порасторопнее, тебя бы уже черви в канаве жрали. Спасибо товарищам, что вовремя выдернули тебя, вошь безмозглую, прямо из вражеских рук, в которые ты, по своему скудоумию, собственноручно решил запрыгнуть.

– Виноват, товарищ капитан. – Евгений опустил голову.

– Виноват? – взревел Солоп. – Да ты, полудурок, своим остатком мозга понимаешь, что натворил? Собственными руками, вместо того чтобы уничтожить солдат врага, имея для этого потрясающую возможность, вдруг отдал им целую гранату! Да германцы просто обомлели от счастья! Едут себе спокойно, разговаривают. Вдруг из кустов выбегает боец Красной армии, дарит подарок и убегает обратно. Ты можешь представить их чувства? Как ты думаешь, дубина, они так же поступят? Нет, они этой же гранатой убьют наших солдат, твоих товарищей. И эта кровь будет на твоей совести, Чумаков! Потому что, Чумаков, ты повел себя как пособник врага. И по законам военного времени я должен расстрелять тебя перед строем, как на этом настаивает комиссар батальона. Ты это понимаешь? Тебя, недоумка, уже затребовал к себе особый отдел! Думаешь, они тебя по головке гладить будут? Нет, дорогой мой, ты совершил тяжелое преступление, за которое должен заплатить по полной.

Конечно, особиста комбат сегодня еще не видел, да и комиссар попросил особо не кричать на своего любимчика – дескать, на первый раз простим. Но и оставлять проступок солдата безнаказанным Солоп не собирался. Минут десять, матерясь так, что у берез от стыда свернулись листья, он описывал предстоящие «прелести» работы особого отдела с Чумаковым – от ареста до предстоящей могилы.

– Чего сопли распустил? – не унимался комбат, увидев набежавшую слезу на лице красного, как вареный рак, Евгения. – Как гадить своим, так ума хватило? А отвечать за свой поступок – что, кишка тонка?

– Простите меня, товарищ капитан, – всхлипнул Женя, – растерялся сильно. Но я исправлюсь, обязательно искуплю вину. Не расстреливайте меня, пожалуйста.

– Скройся с глаз моих! – рявкнул Солоп. – И сегодня вечером лично доложишь мне порядок работы с гранатами. И не дай бог хоть где-то запнешься! Понятно?

– Так точно. – Евгений козырнул и, развернувшись, поспешил ретироваться от разъяренного комбата.

– Что-то ты разошелся, Петр Тихонович. – К Солопу подошел комиссар, слушавший разговор, стоя поодаль, чтобы в случае чего вмешаться. – Парнишка стоял краснее институтки, увидевшей голого мужика. Зачем ты его до слез довел? Мог бы спокойнее быть.

– Не чеши мне мозг, Семеныч, – выругался комбат, – это нам еще повезло, что немцы никого не ухлопали. А то сейчас мы с тобой имели бы бледный вид и мокрые кальсоны, общаясь с особистом.

– Подумаешь, с кем не бывает. – Комиссар вытащил сигарету, затем протянул пачку Солопу. – Первый бой у солдата, растерялся. Всё обошлось, вот и славненько, а ты его до свекольного состояния довел.

– Ничего страшного, будет урок на будущее. – Комбат закурил, успокаиваясь. – Мы с тобой для наших бойцов папка и мамка. Поэтому обязаны их сберечь от глупых смертей. Сам видишь, впереди боев еще столько будет, на всех