Нацистская Германия против Советского Союза: планирование войны - Коллектив авторов

проходило в качественно иной международной обстановке по сравнению с кануном Первой мировой войны. В первую очередь это обусловливалось реальной возможностью не допустить формирования антагонистической Германии коалиции, благодаря фактору Советского Союза. В Берлине учитывали, что в политике Великобритании и Франции по отношению к СССР преобладают два подхода: с одной стороны, обусловленный «классовым инстинктом» бескомпромиссный антисоветизм, а с другой, стремление в духе «реальной» политики использовать Советский Союз в борьбе против Германии. При этом первый подход, вопреки даже здравому смыслу, продолжал доминировать в англо-французской политике вплоть до наступления критического для них момента. Это предоставляло уникальную возможность добиться того, что не удалось сделать накануне Первой мировой войны, – избежать роковой для Германии необходимости вести борьбу на два фронта, разгромить противников поодиночке.

Это, однако, не избавляло Берлин от необходимости мучительного решения извечной проблемы – выбора направления первого удара. Начинать борьбу за мировое господство с войны против СССР нацистская верхушка опасалась по той же причине, что и накануне Первой мировой войны. Один из германских военных теоретиков в 1935 г. А. Эрхардт писал по этому поводу: «Совершенно не подлежит сомнению, что при вторжении в такое громадное пространство, как Советский Союз, придется столкнуться с упорным сопротивлением партизанских групп, действия которых многократно увеличат эффективность мероприятий Красной армии и будут оказывать все более парализующее воздействие на противника, наступающего в глубь безграничного пространства»[289]. В свою очередь, фюрер в кругу своих единомышленников при обсуждении планов развязывания войны высказался следующим образом: «Советская Россия – это очень трудно. Вряд ли я могу с нее начать»[290].

После долгих колебаний гитлеровское правительство пришло к выводу о необходимости первоначального разгрома Франции, чтобы затем добиться от Британии, оказавшейся в условиях изоляции, признания обоснованности германских притязаний на доминирование в континентальной Европе. Это обезопасило бы тыл Германии при подготовке войны против Советского Союза. А. Гитлер, по свидетельству его бывшего адъютанта Н. Белова, после разгрома Польши неоднократно во время бесед с генералами говорил, что ему необходимо «высвободить тыл» на западе для того, чтобы легче было «разгромить большевизм»[291].

При этом А. Гитлер был уверен в имманентной слабости Советского Союза. Он заявлял, что, «выдав Россию в руки большевизма, судьба лишила русский народ той интеллигенции, на которой до сих пор держалось ее государственное существование и которая одна только служила залогом известной прочности государства»[292]. Экспансионистскую политику на восточном направлении фюрер намеревался использовать не только с целью «завоевания экспортных возможностей», но и «его беспощадной германизации»[293].

Заключение советско-германского договора о ненападении в Берлине рассматривалось как своего рода тактический маневр, который ни в коем случае не влиял на основное содержание политической и военной стратегии Германии. Выступая перед группой членов рейхстага и гауляйтеров 28 августа 1939 г., Гитлер подчеркнул, что договор о ненападении «ничего не изменяет в принципиальной антибольшевистской политике» и, более того, будет использоваться Германией против Советов»[294]. «.. Никто и никогда, – заявлял Гитлер, – не сможет удержать меня от решительного поворота назад и наступления против России после того, как я достигну своих целей на Западе». Разгром СССР, по его словам, должен был «открыть Германии ворота к установлению мирового господства»[295].

Со второй половины сентября 1940 г., после того как стала очевидной невозможность проведения десантной операции против Великобритании, немецкое командование полностью переключилось на подготовку нападения на СССР. Гитлер теперь исходил из того, что «если Россия будет разгромлена», то «Англия потеряет последнюю надежду» и будет вынуждена просить мира у Германии[296].

4. Политико-расовая стратегия Германии в 1938–1941 гг.

Война на Востоке, по расово-идеологическим соображениям, должна была резко отличаться от войны на Западе. Характеризуя особенности подготовки войны против СССР, Гитлер 9 января 1941 г. заявил, что война против СССР будет «полной противоположностью нормальной войне на Западе и Севере Европы», что в ней предусматривается «тотальное разрушение», «уничтожение России как государства»[297].

Подрыв «жизненной силы» славянских народов, населявших территорию Советского Союза, планировалось осуществлять комплексом мер:

1) физическим истреблением значительной части населения;

2) сокращением его численности путем преднамеренной организации голода;

3) в результате организованного снижения рождаемости и ликвидации медицинского и санитарного обслуживания;

4) истреблением интеллигенции – носителя историко-культурных традиций каждого народа, а также сведением образования к начальному уровню;

5) разобщением, дроблением отдельных народов на мелкие этнические группы;

6) переселением масс населения в Сибирь, Африку, Южную Америку и другие районы земли;

7) аграризацией захваченных славянских территорий и лишением славянских народов собственной промышленности[298].

Провозглашенный расовый характер войны на Востоке (предполагавший истребление части «лишнего» населения на завоеванных территориях и заселение этих территорий немцами) позволял политически и идеологически обосновать неизбежность и привлекательность этой войны для немцев, мобилизовать боевой дух вермахта на беспощадную борьбу с противником, а также обеспечить дальнейшую реализацию так называемой политики гарантирования завоеванных побед, предполагавшей подавление очагов сопротивления покоренных народов, в том числе за счет уничтожения значительной их части. Политика геноцида стала одним из главных составных элементов планируемой немецкой оккупационной политики.

Отношение к советским людям как к «недочеловекам» развязывало руки для организации планомерного физического уничтожения как советских военнопленных, так и гражданского населения. Ведение военных действий предполагало одновременное проведение этнических чисток. Международно-правовые стандарты ведения обычной войны в том виде, как они были сформулированы в Гаагской 1899 г. и 1907 г., а также Женевской 1929 г. конвенциях, на Востоке не имели никакой юридической силы, несмотря на то что Германия присоединилась к последней из них в 1934 г. В соответствии с этими документами, пленение рассматривалось не как наказание, а как мера предосторожности. С пленными полагалось обращаться гуманно, запрещалось убивать их или наносить телесные повреждения, использовать на тяжелых или вредных для здоровья работах и др.[299] Несмотря на то что Советский Союз 25 августа 1931 г. присоединился к Женевской конвенции 1929 г. «Об улучшении участи раненых и больных в действующих армиях», а 1 июля 1941 г. Правительство СССР утвердило специальное «Положение о военнопленных», во многом соответствующее Женевской конвенции «Об обращении с военнопленными», а в 1942 г. СССР заявил, что будет соблюдать Гаагские конвенции 1899 и 1907 гг. на основе взаимности, Германия преднамеренно в своей пропагандистской риторике и реальной практике рассматривала СССР как страну, официально не присоединившуюся к вышеназванным конвенциям, что якобы позволяло ей не придерживаться соответствующих методов обращения с советскими военнопленными.

5. Война на уничтожение в свете доктринальных установок нацистской Германии

О том, какой характер должна была принять истребительная