Нацистская Германия против Советского Союза: планирование войны - Коллектив авторов

война на Востоке, высшее военное руководство Германии, включая командующих и начальников штабов групп армий, командиров корпусов и дивизий, в подробностях узнало в ходе совещания у Гитлера 30 марта 1941 г., за несколько месяцев до начала нападения на Советский Союз. Гитлер акцентировал внимание высшего генералитета на том, что война против СССР «будет резко отличаться от войны на Западе. На Востоке жестокость является благом для будущего»[300]. Радикальность поставленных целей предполагала использование столь же радикальных, бесчеловечных, способов и методов ведения войны. Гитлер призывал действовать без сантиментов и уничтожать «большевистских комиссаров» и коммунистическую интеллигенцию. Сколько-нибудь серьезной оппозиции эти зловещие планы среди высшего генералитета не вызвали.

Подавляющая часть высшего командного состава вермахта к началу войны против СССР разделяла подобные установки нацистского руководства, облекая его указания в форму соответствующих приказов войскам. Так, генерал-квартирмейстер ОКХ Э. Вагнер, при участии Ф. Гальдера, подготовил подписанный 28 апреля 1941 г. главнокомандующим сухопутными войсками В. фон Браухичем приказ «Порядок использования полиции безопасности и СД в соединениях сухопутных войск». В приказе подчеркивалось, что войсковые командиры совместно с командирами специальных формирований нацистской службы безопасности (СД) несут ответственность за проведение акций по уничтожению в тыловых прифронтовых районах без суда и следствия коммунистов, евреев и «прочих радикальных элементов». Начальник ОКХ Ф. Гальдер с помощью советника по правовым вопросам генерал-адъютанта главкома сухопутных войск О. Мюллера, подготовил проект документа, нацеленного на массовое уничтожение советских людей.

После незначительных изменений он был подписан 13 мая 1941 г. начальником штаба ОКБ В. фон Кейтелем в форме указа «Об особой подсудности в районе “Барбаросса” и особых полномочиях войск». Согласно указу, с солдат и офицеров вермахта снималась ответственность за будущие преступления на оккупированной территории СССР. Им предписывалось быть безжалостными, расстреливать на месте без суда и следствия всех, кто окажет хотя бы малейшее сопротивление или будет сочувствовать партизанам[301].

Принципиальные установки нацистского руководства в отношении славянских народов конкретизировались в соответствующих приказах нижестоящего командования, подлежавших безусловному исполнению. «Эта борьба, – говорилось, в частности, в приложении № 2 к приказу командующего 4-й танковой группы генерала Э. Гепнера от 2 мая 1941 г. в связи с предстоящими боевыми действиями на Востоке, – должна преследовать цель превратить в руины сегодняшнюю Россию, и поэтому она должна вестись с неслыханной жестокостью. Каждый бой должен быть организован и проводиться с железной волей, направленной на безжалостное и полное уничтожение противника. Никакой пощады прежде всего представителям сегодняшней русской большевистской системы»[302].

Уже с началом военных действий были разработаны соответствующие директивы, приказы и инструкции ОКБ и ОКХ, требовавшие от военнослужащих вермахта жестокого обращения со всеми без исключения советскими военнопленными. В частности, 8 сентября 1941 г. ОКБ подготовило подробную инструкцию об обращении с советскими военнопленными, в которой большевистскому солдату было отказано в праве «претендовать на обращение как с честным солдатом в соответствии с Женевским соглашением». Запрещалось оказывать какое-либо сочувствие военнопленным[303].

Первоначально задачи по зачистке советской территории были возложены на «айнзатцгруппы», специальные карательные подразделения, продвигавшиеся вслед за наступавшими германскими войсками. Они отвечали за уничтожение всех «нежелательных» элементов в тылу германских войск: коммунистов, большевиков, евреев и др. Каждой группе армий было придано по айнзатцгруппе, в полосе группы армий «Юг» их действовало две[304]. Отношения вермахта и айнзатцгрупп строились на взаимопонимании относительно решаемых задач, о чем свидетельствуют невыносимые условия, созданные для советских военнопленных.

В частности, по воспоминаниям рядового 6-го пехотного полка 30-й пехотной дивизии Р. Машке, «капитан Финзельберг за два дня до ввода нашей роты в бой прочитал доклад о Красной Армии… Потом он заявил, что пленных приказано не брать, поскольку они являются лишними ртами и вообще представителями расы, искоренение которой служит делу прогресса. Комиссары… подлежали расстрелу без разговоров. Невыполнение этого приказа стоило бы нам самим жизни»[305]. По воспоминаниям Бруно Шнайдера, воевавшего в 1941 г. в составе 4-й роты 106-го пехотного полка 15-й пехотной дивизии, перед их выступлением из района Брест-Литовска командир роты старший лейтенант Принц довел до личного состава роты следующий секретный приказ: «Военнопленных из состава Красной Армии брать только в исключительных случаях, то есть когда это неизбежно. Во всех остальных случаях пленных советских солдат расстреливать. Расстрелу подлежат все женщины, проходящие службу в частях Красной Армии»[306].

Но и военнопленных, оставшихся в живых, ждала тяжкая участь. В документе канцелярии А. Розенберга № 170 от 14 июля 1941 г. содержится отчет министерского советника Дорша от 10 июля о лагере для советских военнопленных в Минске «размером с Вильгельмплац», в котором находилось примерно 100 тыс. военнопленных и 40 тыс. гражданских заключенных под охраной «кадровых солдат, по количеству составляющих роту». Автор документа указывает, что «заключенные ютятся на такой ограниченной территории, что едва могут шевелиться и вынуждены отправлять естественные надобности там, где стоят». Военнопленным, «живущим по 6–7 дней без пищи, известно только одно стремление, вызванное зверским голодом – достать что-либо съедобное»[307].

Жизнь в этом лагере и многих других, подобных ему, была настолько нечеловеческой, что вызвала потрясение даже у министра пропаганды Й. Геббельса. Посетив в конце августа один из лагерей, он записал в своем дневнике: «Лагерь военнопленных представляет ужасную картину. Часть большевиков должна спать на голой земле. Дождь льет как из ведра. Большинство не имеет никакой крыши над головой… При посещении такого лагеря военнопленных можно получить странный взгляд о человеческом достоинстве во время войны»[308].

Красноречивым в этом отношении является свидетельство оберфельдфебеля Л. Мелларта из 2-й роты 228-го пехотного полка 101-й пехотной дивизии следующего содержания: «С 21 по 28 августа 1941 г. я находился на эвакуационном пункте Гайсин под Уманью. Там как раз завершился бой на окружение. Ежечасно в пересыльный лагерь военнопленных Гайсин поступало 2000–3000 пленных, которые должны были быть снабжены продовольствием и переправлены дальше. Из-за плохой организации со стороны немецких военных инстанций к вечеру 27 августа 1941 г. скопилось около 8000 пленных. Для них не было продовольствия; несмотря на жару, они были согнаны на участке, на котором нормально могли разместиться лишь 500–800 человек. Ночью я проснулся от криков и стрельбы. Я вышел наружу и увидел как стоящие недалеко 2 или 3 зенитные батареи, на вооружении каждой из которых находилось по четыре 85-мм орудия, ведут огонь прямой наводкой по находящимся в накопителе пленным, поскольку те якобы пытались совершить побег. Ответственность за эту подлость, как мне тогда сказали, несет комендант города Гайсин. Как я узнал позднее от караульных, в результате этого преступления было убито или тяжело