Гвардии Камчатка - Николай Владимирович Манвелов

Французский морской медик

По оценкам береговых наблюдателей, материальная часть неприятеля также пострадала несмотря на то, что русские пушки часто не доставали до противника. На President был сбит гафель[230] и перебиты крюйс-стеньги. На La Forte русские ядра перебили фок-рей[231], а позже на берегу были найдены обломки кормового украшения фрегата. Virago поплатился повреждениями кожухов гребных колес.

Около восьми часов утра 26 августа был отпущен на волю волн изрубленный многострадальный бот с кирпичом, который, по словам ряда очевидцев, союзники использовали для наполнения порохом бомб и гранат. О дальнейшей его судьбе автору, увы, неизвестно.

А в пять часов вечера к Дальнему маяку подошел палубный бот № 1 под командованием боцмана 47-го Камчатского флотского экипажа Харитона Новограбленного. Он уже был в виду неприятельской эскадры, но вовремя получил предупреждающий сигнал с маяка, который по совершенно непонятным причинам союзники так и не захватили. Бот тут же ушел в море, передав случайно встретившейся у острова Старичков винтовой шхуне «Восток» (она шла с депешами от генерал-губернатора Муравьева и почтой), что дальше идти опасно.

26 августа узнали первые подробности «Петропавловского чуда» и эвакуированные семьи офицеров.

«Вчера[232] по окончании сражения я послал по скорости тебе известие и саблю. Сегодня посылаю тебе знамя, отнятое нами в бою от 800 человек, а нас было в разных местах до 300. Бог сохранил нас. Тучи бомб были брошены в город, но пожары были незначительны, их скоро тушили, сгорел только рыбный сарай. Убитых у нас до 20 человек и раненых до 70, а неприятелей мы похоронили до 37, между ними есть и офицеры. Двое в плену. Утопили неприятельский баркас, и с Никольской горы при отступлении их много убито и потонуло. Сегодня день будет спокойный, они пошли хоронить своих в Тарью. Молитесь и надейтесь на Бога. А.П.[233] ранен, мы ему многим обязаны. Не беспокойся», – писал жене губернатор.

Союзная эскадра ушла от русских берегов в половине восьмого утра 27 августа – желания начинать новый штурм у Депуанта не было. Кроме того, в любой момент могли появиться корабли эскадры Путятина: фрегаты «Диана» и «Паллада», а также корвет «Оливуца». Более того, было видно, что русские строят новые батареи. В шесть часов утра корабли начали поднимать якоря, а к восьми часам утра эскадра уже покинула Авачинскую бухту.

«Долго мы еще стояли на своих местах, не смея верить глазам своим, даже и тогда еще, когда эскадра совсем скрылась из вида на горизонте. Мы все еще ожидали, что она повернет обратно, чтобы неожиданно для нас произвести новое наступление. Но она исчезла безвозвратно. И слава Богу, ибо остаться в живых все же лучше, чем умереть. Этому обстоятельству мы тем более были рады, что после нашей блестящей победы мы заслужили славу и могли ожидать награды, которая порадует не только нас – как участников дела, но и всех наших: отцов, матерей, родных и друзей», – резюмировал граф О’Рурк.

Стоит сказать, что на британских кораблях были крайне недовольны решением Депуанта уйти из Авачинской бухты. Вот что писал в своем дневнике один из членов экипажа фрегата «Президент»:

«Главнокомандующий только и думает сбежать как можно скорее, хотя русские еще опасаются еще одной попытки штурма».

Французскому командующему[234] на пути от Петропавловска 26 августа судьба подарила, кроме бота с кирпичами, еще два трофея – шхуну Камчатской флотилии «Анадырь»[235] (в некоторых документах союзников она именуется даже «губернаторской яхтой») и шедший из Ситхи одноименный десятипушечный транспорт Российско-Американской компании под командованием финляндского уроженца Ларса Крогиуса, на борту которого был груз пушнины, около четырех тонн пороха и различное оружие. Отметим, что транспорт был захвачен только после многочасовой погони фрегатом President, считавшимся отличным ходоком.

На борту «Анадыря» было три офицера и 27 матросов, на борту «Ситхи» – «артиллерийский полковник» и около 35 человек экипажа.

«Анадырь» был сожжен 27 августа пароходом Virago (перед этим экипаж успел утопить почту и секретные депеши), а «Ситху» взяли в плен и увели с эскадрой; в дальнейшем транспорт оказался во Франции.

Если верить официальному сообщению французского правительства об итогах нападения на Петропавловск, на «Ситхе» был взят в плен русский офицер с таинственной должностью «второй губернатор Камчатки». Впрочем, в том же документе говорится, что русский порт «французский и английский флаги не преминули атаковать с силами, действительно несравненно меньшими».

В тот же день, 27 августа, в «10 часов маленький собор Петропавловска наполнился солдатами и офицерами. Духовенство отпело благодарственный молебен. Да! Один Бог и никто более», – писал в дневнике гардемарин Гавриил Токарев.

10 сентября в Петропавловске умер смертельно раненный лейтенант князь Александр Максутов, перенесший 24 августа тяжелейшую операцию по ампутации руки. 13 сентября князь был похоронен. Его провожал выстрел с «Авроры», выстрел из орудия, у которого он был ранен, а затем – еще два выстрела батареи № 3. Затем последовали три ружейных залпа.

«Пал он героем и особенно присутствие показал, когда ему пилили кость раздробленной руки. Ни звука не издал он, только сжимал губы и перекусил сигару, которую держал в зубах. Как только появлялся кто-нибудь с фрегата, он непременно говорил: “Молодцы наши авроровцы!”» – писал его сослуживец О’Рурк.

А вот рассказ другого очевидца:

«Когда он перенес операцию, то, перекрестившись, сказал: “Слава богу, у меня правая рука цела, я смогу креститься, могу еще и писать, и быть полезным”».

А гардемарин Токарев отмечает своеобразную реакцию на участь князя со стороны его родного брата, князя Дмитрия Максутова:

«Когда сказали князю Д.П. Максутову, что брат его ранен, что у него оторвана левая рука, но операция удалась и ему лучше, он прехладнокровно улыбнулся и, покручивая ус, сказал: “О! Это мелочь”».

Кстати, Токарев предполагал, что рана Александра Максутова была усугублена сыростью помещения, куда он был перенесен:

«Вскоре после переноса Мровинского и князя Максутова пошли дожди, а так как дом был совершенно новый, то сырость проникла в него. Раненые наши простудились. Около пяти дней князь мучился горячкой, и наконец 10 сентября смерть прекратила его страшные страдания. С оторванной рукой он едва мог шевелиться, лежа на спине, разбитой при падении в ров, вырытый за батареею, и к этому всему – горячка. Это было