Влияние морской силы на историю - Альфред Тайер Мэхэн

англичан, которые, атакованные с обоих бортов, пришли в смятение и не могли сохранить свой строй, нарушенный ходом сражения и сильным ветром. Бой был тогда в самом разгаре. Мы увидели, как командующий английский адмирал был отрезан от своих сил, сопровождаемый одним только брандером. С ним он выбрался на ветер и, пройдя через северную голландскую эскадру, опять занял место во главе пятнадцати или двадцати присоединившихся к нему кораблей».

Так окончилось это большое морское сражение, замечательнейшее в некоторых чертах своих из всех когда-либо происходивших в океане. При взаимной противоречивости отчетов о нем возможно лишь оценить результаты. Совершенно беспристрастное описание гласит: «Голландцы потеряли в этих сражениях трех вице-адмиралов, две тысячи человек и четыре корабля. У англичан было убито пять тысяч человек и взято в плен три тысячи; кроме того, они потеряли семнадцать кораблей, из которых девять остались в руках победителей»[64]. Без сомнения, поражение англичан было тяжелым и случилось всецело вследствие той ошибки, что их флот был ослаблен отделением большего отряда, посланного в другом направлении. Подобные отделения порой оказываются неизбежным злом, но в данном случае никакой необходимости в нем не было. Памятуя о приближении французского флота, англичанам надлежало бы атаковать голландцев всеми своими силами прежде, чем союзники могли бы соединиться с ними. Урок этот приложим к условиям наших дней, как и к условиям всякой эпохи. Второй урок, тоже ценный для нашего времени, указывает на необходимость целесообразных военных учреждений для насаждения и взращивания в военной корпорации надлежащего воинского духа, гордости и дисциплины. Пусть первоначальная ошибка англичан была велика, пусть они потерпели серьезное поражение, но все-таки нет сомнений, что последствия были бы много хуже, когда бы не тот высокий дух и искусство, с какими подчиненные Монка приводили в исполнение его планы, когда бы Рюйтер не ощущал недостаток подобной поддержки со стороны собственных подчиненных. В описаниях движений английского флота мы не видим ничего похожего на обращение тылом к противнику двух младших флагманов в критический момент или на то, что третий флагман, выказав дурной пыл, занял неправильное место относительно неприятеля. Выучка экипажей английских судов, стройность и точность их маневрирования даже в тех обстоятельствах были замечательными. Француз де Гиш, очевидец этого четырехдневного сражения, писал: «Ничто не сравнится с красивым строем английского флота в море. Ни одна линия не может быть начерчена прямее той, которая была образована их кораблями; так они сосредоточивают огонь всех своих орудий на проходящем близ них противнике… Английские корабли сражаются подобно линии кавалерии, маневрирующей стройно и по правилам и только для отбития противника, тогда как голландский флот движется подобно кавалерии, эскадроны которой выходят из рядов и поодиночке вступают в бой»[65].

Голландское правительство, ненавидевшее расходы, не воинственное по своему духу и беспечное вследствие длинного ряда легких побед над деморализованным флотом Испании, допустило превращение флота в собрание вооруженных купеческих судов. При Кромвеле ему пришлось особенно тяжело. Правда, наученные суровыми уроками этой войны, Соединенные провинции, под руководством способного правителя, изрядно постарались исправить свое положение, но флот еще не успел подняться на надлежащую высоту. «В 1666 году, как и в 1653-м, – говорит французский морской писатель, – фортуна войны, кажется, склонилась на сторону англичан. Из трех больших сражений два увенчались для них решительными победами, а третье, хотя имело обратный результат, лишь увеличило славу их моряков. Этим они обязаны разумной смелости Монка и Руперта, талантам некоторых адмиралов и капитанов и искусству матросов и солдат. Мудрые и энергичные усилия, предпринятые правительством Соединенных провинций, и неоспоримое превосходство Рюйтера в опытности и в гениальности над всеми его противниками не смогли уравновесить слабость или неспособность большинства голландских офицеров и нижних чинов, явно уступавших экипажам английского флота»[66].

Англия, как мы заметили выше, все еще ощущала хватку железной руки Кромвеля на своих военных учреждениях; но отпечаток этот уже стушевывался. Еще до объявления следующей англо-голландской войны Монк умер и был неудачно замещен кавалером Рупертом. Придворная расточительность, подобно скупости бургомистров в Голландии, вредно отразилась на надлежащем снабжении флота, а придворный разврат подрывал дисциплину столь же неизбежно, как и коммерческое безразличие. Последствия с очевидностью проявились шесть лет спустя, когда флоты этих двух стран встретились снова.

Одна хорошо известная черта всех военных флотов того времени заслуживает здесь, между прочим, нашего внимания, так как ее подлинный смысл и значение не всегда, быть может, понимаются надлежащим образом. Командование флотом и отдельными судами часто вверялось «солдатам», т. е. офицерам армии, непривычным к морю и не ведающим искусства управления кораблем, которое возлагалось в таком случае на офицера другого класса. Всматриваясь в дело внимательно, легко увидеть, что это обстоятельство вело к разладу между управлением боем и управлением движущей силой корабля. В этом-то и скрыта суть, которая не изменяется с изменением рода двигательной силы. Неудобство и несостоятельность такой системы были очевидны тогда и очевидны в настоящее время; логика фактов постепенно привела к соединению этих двух функций в руках одного корпуса офицеров, и в результате получился современный флотский офицер, в широком понимании термина [67]. К несчастью, в этом процессе слияния позволили взять верх менее важной функции; флотский офицер стал более гордиться своей ловкостью в управлении двигательной силой судна, чем умением воспринимать боевую действительность. Дурные последствия этого недостатка интереса к военной науке делались особенно очевидными, когда офицер достигал чина, при котором ему вверялось командование флотом, так как здесь именно знание военного дела наиболее ценно и предварительная подготовка в нем необходима; но и при командовании отдельным кораблем этот недостаток давал себя знать. От упомянутого ложного направления гордость моряка, особенно в английском флоте, заступила место гордости воина по профессии. Английский морской офицер более заботился о том, что уподобляло его коммерческому капитану (шкиперу), чем о том, что делало его военным в профессиональном смысле. Во французском флоте результат был не столь печальным – благодаря, вероятно, более воинственному духу правительства, в особенности дворянства, которому офицерские звания предоставлялись на исключительной основе. Невозможно было, чтобы люди, все сотоварищество которых было военным, все друзья которых смотрели на военную службу как на единственную достойную дворянина, думали больше о парусах и снастях, чем о пушках или о флоте. Английский корпус офицеров был другого происхождения. Следующее хорошо известное выражение Маколея имеет еще большее значение, чем думал сам автор: «Были моряки и были джентльмены во флоте Карла II; но моряки не были джентльменами, а джентльмены не были моряками». Дело не в отсутствии или присутствии джентльменов как таковых,