Влияние морской силы на историю - Альфред Тайер Мэхэн

а в том, что по условиям того времени джентльмены составляли по преимуществу военный элемент тогдашнего общества и что моряки после голландских войн постепенно вытесняли со службы джентльменов, а с ними пропадал и военный дух в том смысле, в каком это понятие отличается от простого мужества. «Даже люди такого хорошего происхождения, как Герберт и Рассел, адмиралы Вильгельма III, – говорит биограф лорда Хоука, – настоящие моряки, могли сохранить репутацию, только перенимая грубые манеры морских волков». Те самые национальные черты, которые делали французов худшими моряками сравнительно с англичанами, превращали их в лучших воинов – не по мужеству, но по искусству. До настоящих дней это направление сохраняется; во флотах латинских наций управление двигательной силой корабля уступает по значению военным обязанностям. Прилежание и систематичность, свойственные национальному характеру, заставляют серьезного французского офицера разбирать тактические вопросы логическим путем и готовить себя к управлению флотами не только в качестве моряка, но в качестве воина. В Американскую войну за независимость результат показал, что, несмотря на печальную беспечность правительства, люди, которые прежде всего были военными, хотя как моряки уступали своим противникам, могли встречаться с последними более чем на равных условиях в отношении тактического искусства, а в управлении флотами их превосходили. Мы уже указывали выше на ложную теорию, в силу которой французский флот избирал предметом своих действий не уничтожение врага, а какую-то другую конечную цель. Так французы свое тактическое искусство применяли к ошибочным стратегическим целям; но это не отменяет того факта, что в данном искусстве они как люди лучшего военного образования выше англичан – более моряков, чем военных. Мы не знаем с достоверностью, из какого класса происходили главным образом голландские офицеры; с одной стороны, английский морской историк говорит в 1666 году, что по большей части капитаны голландского флота были сыновьями богатых бургомистров и не имели никакого опыта, но получили это звание по политическим причинам – по распоряжению главы Генеральных штатов; с другой же стороны, Дюкен, способнейший французский адмирал того времени, восхваляет в 1676 году точность и искусство тех же голландских капитанов в выражениях, весьма нелестных для своих офицеров. Судя по многим данным, весьма вероятно, что голландские офицеры были, вообще говоря, коммерческими моряками, мало знакомыми с духом военной службы. Но благодаря той строгости, с какой государство и народный гнев наказывали виновных, эти офицеры, далеко не лишенные личной храбрости, быстро усваивали требования долга и военной дисциплины. Вот почему в 1672 году они вели себя иначе, чем в 1666 году.

Прежде чем оставить Четырехдневное сражение, уместно привести отзыв о нем еще одного писателя: «Таково было кровавое сражение Четырех Дней, или при Па-де-Кале, достопамятнейшее из морских сражений нового времени не по результатам, а по развитию его различных фаз, по неистовому увлечению сражавшихся, по смелости и искусству вождей флотов и по новому характеру, который оно придало морской войне. Более чем всякое другое, это сражение ясно отмечает переход от прежних методов к тактике конца семнадцатого столетия. В первый раз мы можем здесь проследить, будто по начертанному плану, главные движения сражавшихся флотов. Кажется совершенно ясным, что голландскому и британскому флотам дана была тактическая книга и свод сигналов или, по крайней мере, письменные инструкции, обширные и точные, имевшие значение такого свода. Чувствуется, что каждый адмирал держит свою эскадру в руках и что даже главнокомандующий располагает по своему желанию во время сражения различными подразделениями своего флота. Сравните это сражение с тем, которое было в 1652 году, и вам бросится в глаза один ясный факт – в период времени между ними морская тактика претерпела революцию.

Таковы перемены, отличающие войну 1665 года от войны 1652 года. Как и в предшествовавшую войну, адмирал все еще думает о наветренном положении как о представляющем выгоды для его флота, но забота о том не является более с тактической точки зрения главной и, мы почти можем сказать, единственной, как было прежде. Теперь он желает в первую очередь держать свой флот в порядке и вместе – так долго, как возможно, чтобы сохранить способность комбинировать в ходе сражения движения различных эскадр. Посмотрите на де Рюйтера в конце Четырехдневного сражения: с большим трудом он удерживается на ветре английского флота, но тем не менее не колеблется пожертвовать этим преимуществом, чтобы соединить две части флота, разделенные неприятелем. Если в позднейшем сражении под Норт-Форландом имеют место большие промежутки между голландскими эскадрами и арьергард постоянно удаляется от центра, то Рюйтер сетует на такую ошибку как на главную причину своего поражения, он сожалеет о ней в официальном рапорте. Он даже обвиняет Тромпа (своего личного врага) в измене и трусости, – обвинение несправедливое, но оно показывает, какая важность с тех пор приписывается строгому и правильному сохранению общих действий на протяжении сражения»[68].

Эта оценка рассматриваемого сражения справедлива, поскольку она отражает господствовавшие тогда взгляды и стремления, но результаты сражения были не столь очевидны, как может показаться.

Английский флот, несмотря на тяжелые потери, понесенные в Четырехдневном сражении, снова вышел в море менее чем через два месяца, к крайнему удивлению голландцев; 4 августа под Норт-Форландом состоялась другая жестокая битва, окончившаяся полным поражением голландского флота, отступившего к своим берегам. Англичане преследовали неприятеля и вошли в одну из голландских гаваней, где уничтожили большое число коммерческих судов, а также разрушили город, имевший довольно важное значение. К концу 1666 года обе стороны утомились войной, которая причиняла много вреда торговле и ослабляла их флоты, к выгоде возраставшей тогда морской силы Франции. Начались переговоры о мире; но Карл II, настроенный против Соединенных провинций и уверенный, что возрастающие претензии Людовика XIV на переход под его скипетр Испанских Нижних земель нарушают сложившийся союз между Францией и Голландией, а еще полагаясь на серьезность поражений голландцев на море, оказался слишком притязателен и надменен в своих требованиях. Но для того, чтобы поддержать и оправдать этот образ действий, следовало позаботиться о флоте, престиж которого вознесли недавние победы. Вместо того бедность – результат нецелесообразных королевских трат и дурной внутренней политики – заставила допустить упадок этого флота. Корабли в большом числе разоружались, и Карл с готовностью принял мнение, соответствовавшее текущим денежным затруднениям. Так как это мнение имело сторонников во все периоды морской истории, то мы приведем его здесь для того, чтобы осудить. Вот это мнение, которое горячо оспаривал Монк: «Так как Голландия зависит главным образом от торговли, жизнь ее флота опирается на торговлю, а опыт показывает, что ничто не вредит государству сильнее расстройства его торговли, то