Влияние морской силы на историю - Альфред Тайер Мэхэн

силы Его Величества надлежит направить к этой цели, достижение которой приведет к покорности наших врагов, притом с меньшим истощением средств армии, чем вызываемое снаряжением и содержанием каждое лето в море могущественного флота, как это было до сих пор… По этим причинам король принял роковое решение – разоружить большие корабли и оставить в порту только несколько фрегатов для крейсерства»[69].

Следствием такой экономической теории ведения войны был тот факт, что глава Генеральных штатов де Витт, который заставил своих моряков за год перед тем сделать промер Темзы, направил в эту реку под начальством де Рюйтера флот из шестидесяти или семидесяти линейных кораблей. Флот поднялся 14 июня 1667 года до Грейвсенда, уничтожил корабли в Чатаме и на Медуэе и овладел Ширнессом. Огни устроенных голландцами пожаров были видны из Лондона, и голландский флот оставался в устье реки до конца месяца. Под давлением этого бедствия, последовавшего за большой чумной эпидемией и большим пожаром в Лондоне, Карл согласился на мир, который был подписан 31 июля 1667 года в крепости Бреда. Самым серьезным результатом войны стал переход Нью-Йорка и Нью-Джерси в руки Англии, соединившей таким образом свои северные и южные колонии в Северной Америке.

Прежде чем перейти опять к изложению общего хода истории изучаемой нами эпохи, будет полезно остановиться на обсуждении теории, имевшей столь бедственные последствия для Англии в 1667 году, а именно на том способе ведения морской войны, в котором главным средством навредить неприятелю служат попытки уничтожить или по крайней мере расстроить его торговлю. Этот способ, требующий содержания только небольшого числа быстроходных крейсеров и опирающийся на дух алчности нации к наживе, позволяет снаряжать приватиры без прямых расходов со стороны государства и обладает особой привлекательностью, какую всегда рисует экономия. Немалый урон, наносимый богатству и благосостоянию неприятеля таким путем, неоспорим; хотя коммерческие суда способны до некоторой степени укрываться в течение войны под иностранным флагом, эта guerre de course [70], как называют такую войну французы, или уничтожение неприятельской торговли, как можем сказать мы, при успешном ведении должно сильно беспокоить правительство неприятельской страны и тревожить ее население. Такая война, однако, не может вестись самостоятельно; ее нужно поддерживать; не имея опоры в самой себе, она не может распространяться на театр, удаленный от базы. Такой базой должны быть отечественные порты или какой-либо солидный аванпост национальной силы на берегу или на море – отдаленная колония или сильный флот. При отсутствии такой поддержки крейсер может отваживаться только на торопливые рейсы на небольшом расстоянии от своего порта; да, его удары будут болезненными для неприятеля, но не станут роковыми. Не политика 1667 года, а сильные флоты линейных кораблей Кромвеля заперли в 1652 году голландские коммерческие суда в портах и стали причиной того, что трава проросла на улицах Амстердама [71]. Когда, наученные перенесенными страданиями, голландцы снарядили и держали в море большие флоты в ходе двух разорительных войн, то их торговля, конечно, страдала, однако они не согнулись под бременем схватки с объединенными силами Англии и Франции. Сорок лет спустя Людовик XIV был вынужден, вследствие истощения средств государства, проводить политику, принятую Карлом II по скупости. Тогда настали дни великих французских приватиров – Жана Бара, Форбена, Дюге-Труэна, Дюкасса и других. Регулярные же флоты Франции почти не показывались в океане на протяжении большой войны за Испанское наследство (1702–1712). Французский морской историк говорит: «Не будучи в состоянии возобновить вооружение линейного флота, Людовик XIV увеличил число крейсеров в водах, наиболее посещаемых торговыми судами, особенно в Канале и в Немецком море (недалеко от своих портов, следует заметить). Здесь крейсера всегда имели возможность препятствовать движению перевозивших войска транспортов или перехватывать морские караваны с припасами всякого рода. В этих морях, в центре коммерческого и политического мира, всегда найдется работа для крейсеров. Несмотря на затруднения, которые им встречались, они, вследствие отсутствия больших дружественных флотов, сослужили славную службу делу двух народов (французского и испанского). Перед лицом англо-голландской силы крейсера нуждались в удаче, смелости и искусстве. У наших моряков не было недостатка в этих трех условиях, но при том каких начальников и капитанов они имели!»[72]

Английский историк, с другой стороны, допускает, что население и торговля Англии жестоко страдали от крейсеров, и горько сетует на ошибки управления, но указывает на все более и более возраставшее благосостояние страны, в особенности в коммерческой области. Предшествовавшая война, с 1689 года по 1697 год, когда Франция послала большие флоты в море и оспаривала обладание океаном, сопровождалась, напротив, совсем иным результатом. Тот же самый английский писатель говорит об этом времени: «По отношению к нашей торговле мы страдали бесконечно более, – не только более, чем французы, чего и следовало ожидать вследствие большего числа наших коммерческих судов, но и чем мы сами страдали в какой бы то ни было из предшествовавших войн… Это происходило в значительной мере из-за бдительности французов, которые вели войну пиратским способом. В совокупности, вне всякого сомнения, наша торговля страдала чрезвычайно, и многие из наших купцов разорились»[73].

Маколей говорит об этом же периоде: «На многие месяцы 1693 года английская торговля со средиземноморскими странами была прервана почти всецело. Не было случая, чтобы коммерческое судно, шедшее из Лондона или Амстердама, если его не сопровождало прикрытие, достигало Геркулесовых столбов, не будучи абордировано французским приватиром; а посылать прикрытия из вооруженных судов было нелегко». Почему? Потому, что суда английского флота были заняты наблюдением за флотом французским, и это отвлечение от крейсеров и приватиров составляло поддержку, которую всякая крейсерская война должна иметь. Французский историк пишет об Англии в ту же эпоху (1696): «Состояние финансов было плачевным; денег едва хватало; страховая морская премия поднялась до тридцати процентов; Навигационный акт фактически не действовал, и английское мореходство было вынуждено прикрываться шведским и датским флагами»[74]. Полстолетия спустя французское правительство из-за долгого пренебрежения к флоту вновь возвратилось к крейсерской войне. С какими результатами? Во-первых, французский историк говорит: «С июня 1756 года по июнь 1760 года французские приватиры захватили более двадцати пяти сотен английских коммерческих судов. В 1761 году Франция не имела, собственно говоря, ни одного линейного корабля в море, тогда как Англия захватила двести сорок наших приватиров, но товарищи последних все-таки взяли восемьсот двенадцать английских судов. При этом поразительный рост английского мореходства объясняет число взятых призов»[75]. Иными словами, лишения, понесенные Англией в этих многочисленных захватах, которые должны были причинить большие убытки отдельным лицам и