19 ноября 1942. Сталинград от наших и ненаших - Николай Николаевич Яковлев

быть сформулированы так, чтобы оставить у него хорошее впечатление». Черчилля учить не приходилось – в месяцы тяжелейших сражении на советско-германском фронте он был чрезвычайно щедр на слова.

14 августа он заверил Сталина: «Мы вновь подтверждаем нашу решимость оказывать нашим русским союзникам помощь всеми возможными средствами».

7 сентября. «С огромным восхищением мы следим за продолжающимся великолепным сопротивлением русских армий… Да поможет бог преуспеянию всех наших предприятий».

5 ноября он просит позволения выразить «наши поздравления по случаю прославленной навеки обороны Сталинграда и по поводу решительного поражения второй кампании Гитлера против России».

13 ноября. «Я уверен, что Вы знаете, насколько сильно мы желаем снять с Вас часть чрезмерного бремени, которое Вы стойко несли в течение последних суровых месяцев».

Послания Рузвельта этого периода отражают похвальное стремление их составителей не проиграть в состязании с ценителем фразы Черчиллем.

19 августа Рузвельт заверяет Москву: «Соединенные Штаты хорошо понимают тот факт, что Советский Союз несет основную тяжесть борьбы и самые большие потери на протяжении 1942 года, и я могу сообщить, что мы весьма восхищены великолепным сопротивлением, которое продемонстрировала Ваша страна. Мы придем к Вам на помощь по возможности скорее и по возможности большими силами, как только сможем это сделать, и я надеюсь, что Вы верите мне, когда я сообщаю Вам об этом «.

5 октября Рузвельт открыл, что «наиболее эффективным способом, при помощи которого Объединенные Нации совместно могут нанести поражение Гитлеру, является оказание всей возможной помощи доблестным русским армиям, которые столь блестяще сопротивляются натиску гитлеровских армий». А в заключение взволнованного послания приписал: «Я посылаю Вам свои сердечные поздравления с великолепными победами советских армий и мои наилучшие пожелания Вам дальнейшего благополучия».

9 октября Рузвельт присовокупил: «Доблестная оборона Сталинграда глубоко взволновала в Америке всех, и мы уверены в ее успехе».

19 ноября президент ободрил: «Мне не приходится говорить Вам о том, чтобы Вы продолжали хорошую работу. Вы делаете это, и я искренне считаю, что дела везде выглядят в более благоприятном свете».

Усилия премьера Англии и президента США в области изящной словесности были замечены и отмечены в Москве. 19 октября Сталин сообщает Майскому для ориентировки: «У нас у всех в Москве создается впечатление, что Черчилль держит курс на поражение СССР, чтобы потом сговориться с Германией Гитлера или Брюнинга за счет нашей страны. Без такого предположения трудно объяснить поведение Черчилля по вопросу о втором фронте в Европе, по вопросу о поставках вооружения для СССР, которые прогрессивно сокращаются, несмотря на рост производства в Англии, по вопросу о Гессе, которого Черчилль, по-видимому, держит про запас, наконец, по вопросу о систематической бомбежке Берлина в течение сентября, которую провозгласил Черчилль в Москве и которую он не выполнил ни на йоту, несмотря на то, что он мог это выполнить».

Громадный разрыв между словами и делами лидеров США и Англии, как видим, основательно подорвал доверие по крайней мере к Черчиллю. Но бушевала война, немцы в Сталинграде, в предгорьях Кавказа. Приходилось прибегать к военной дипломатии. Сталин лаконично и сдержанно благодарил их за послания. Рузвельт, куда более тонкий, чем Черчилль, вероятно, заподозрил неладное и попытался неловко пошутить. 28 октября он открылся Черчиллю: «Меня не особенно тревожат полученные нами ответы или отсутствие ответов из Москвы. Я решил, что они не пользуются даром речи для тех же целей, для каких мы им пользуемся». Рузвельт наверняка не заметил, что его собственные слова носили убийственно иронический характер…

Глубокой осенью наконец прояснилось, на что способны так долго копившие силы Англия и США. 23 октября у Эль-Аламейна английские войска, имевшие громадное превосходство, опрокинули слабый немецкий Африканский корпус Роммеля и несколько итальянских дивизий. Эта группировка насчитывала около 96 тысяч человек.

8 ноября американо-английские войска высадились в Марокко и Алжире: началась операция «Торч». Черчилль придавал громадное значение успеху операции по основательной причине. «Если «Торч» провалится или пойдет плохо, – говорил он доверенным лицам, – мое положение будет решительно подорвано ввиду обещаний, данных мною Сталину с санкции Рузвельта». В первые дни высадки, однако, успех превзошел все ожидания.

Американские спецслужбы открыли двери для вторжения, сумев наладить добрые отношения с местными французскими властями. Знание немецких шифров позволило не только точно предвидеть ответные меры противника, но и вводить его в заблуждение, подкидывая разнообразную дезинформацию.

Германия, однако, отреагировала с неожиданной быстротой, перебросив в Северную Африку небольшой контингент войск. Кампания западных союзников забуксовала, они втянулись в затяжные, малорезультативные бои. Геббельс на основании оценок Роммелем боевых качеств американских войск отчеканил для всеобщего сведения: они «итальянцы» западных союзников. Гитлер и его окружение даже приободрились – вот он, второй фронт, не в Европе и далеко от Германии!

Пропаганда западных союзников вне всяких пропорций превозносила операции США и Англии в Северной Африке. В Лондоне и Вашингтоне ударили во все колокола. Когда же по завершении войны смолк их гул и пришла пора историков, заместитель начальника военно-исторического управления армии США Л. Мейер в исследовании об операции «Торч» написал: «Если бы операция «Торч» и подготовительные мероприятия для аналогичных операций на Средиземном море не истощили людских и материальных ресурсов… и не дали бы противнику годичной передышки для организации обороны, то в 1943 году можно было бы успешно провести операции по форсированию пролива Ла-Манш и завершить дорогостоящую войну значительно раньше».

При ретроспективном взгляде именно так выглядит вклад США и Англии в коалиционную войну против держав «оси» в момент, когда Советский Союз напрягал все силы в тяжелой борьбе.

В ту осень миллионы глаз изучали карту. Наши друзья с надеждой следили за событиями на советско-германском фронте. Они понимали, что только советский народ ограждает мир от рабства, от возвращения к временам варварства на основе технологии XX века.

Но и колючие глаза рыскали по карте – профашистские круги в Японии и других странах с нетерпением ожидали поворота в войне на советско-германском фронте в пользу гитлеровской Германии. Как шакалы, они готовились подобрать остатки добычи фашистского зверя.

Японские милитаристы разработали план нападения на СССР, так называемый план «Кантокуэн» («Особые маневры Квантунской армии»). План «Кантокуэн» исходил из того, что Советский Союз, истощив свои силы на решающем фронте, перебросит свои войска с Дальнего Востока на Западный фронт, и тогда Япония сможет легко захватить советские дальневосточные районы.

На советских границах в Маньчжурии развернулась Квантунская армия, в 1942 году доведенная до 1,1 миллиона человек. Здесь было сосредоточено две трети танковых соединений и около половины авиации, имевшихся тогда у Японии. Японская военщина не покладая рук готовила поход на север. Летом 1942 года премьер-министр Японии явился в германское посольство в Токио и долго распространялся о том, как ликвидировать «угрозу» Советского Союза. Тодзио высказался в том смысле, что Япония начнет с внезапного нападения на Владивосток и одновременно нанесет отвлекающий удар на Благовещенск. По его словам, первой задачей войны против СССР будет овладение территорией вплоть до Байкала. В германском посольстве с величайшим удовлетворением записали слова Тодзио: «Он сказал, что это сделать не так трудно, для чего имеется прекрасная Квантунская армия, в которую включены лучшие войсковые части».

В Берлине японские заверения вызвали неистовый восторг – ожидалась помощь с востока. 9 июля министр иностранных дел рейха Риббентроп пригласил к себе японского посла Осима и сообщил ему: «До сих пор Гитлер считал, что Япония, достигнув таких больших успехов, должна сначала укрепиться на новых территориях, а затем уже осуществить нападение на Россию… Однако сейчас ввиду успешного осуществления военных действий в России и полученного там опыта… он также пришел к выводу, что наступил благоприятный момент для того, чтобы Япония вступила в общую борьбу с Россией в том случае, если она считает себя достаточно сильной. Если Япония стремительным ударом захватит Владивосток, а возможно, и территорию Советского Союза, вплоть до озера Байкал, положение русских на обоих фронтах будет необычайно тяжелым. Таким образом, конец войны будет предрешен».

В Токио, взвесив все «за» и «против», сочли благоразумным пока ждать исхода германского наступления. Осима, сообщив об этом в обтекаемых дипломатических выражениях в Берлине, добавил, что ответ не является окончательным, а именно: «Может быть, выступление