19 ноября 1942. Сталинград от наших и ненаших - Николай Николаевич Яковлев

убедиться в том, что командование и войска четко представляют свои задачи. Выполнив поручение Ставки, Г. К. Жуков 17 ноября вылетел на Калининский фронт. Представителем Ставки под Сталинградом остался А. М. Василевский.

В ночь с 18 на 19 ноября войска Юго-Западного и Донского фронтов получили приказ о наступлении, Сталинградского – в ночь с 19 на 20 ноября. Разница в сроке выступления фронтов на одни сутки была вызвана тем, что армиям, наступавшим с севера, предстояло пройти больший путь до района предполагавшегося соединения со Сталинградским фронтом. Даже в последние часы перед наступлением принимались самые тщательные меры предосторожности, что обеспечило полную внезапность.

Паулюс в «котле»

Каждый год 19 ноября наша страна отмечает День ракетных войск и артиллерии – славную дату начала разгрома гитлеровцев под Сталинградом. В тот день 1942 года в 7.30 утра на трех участках прорыва Юго-Западного фронта и на участке прорыва на Донском фронте залп реактивных установок «катюш» возвестил начало наступления. Тысячи орудий и минометов час двадцать минут били по вражеской обороне на протяжении в общей сложности 38 километров. Погода стояла туманная, и авиация могла действовать лишь мелкими группами.

Три фронта Сталинградского направления имели в общей сложности свыше 15 тысяч орудий и минометов, 1250 установок реактивной артиллерии («катюш»), боевые порядки прикрывали более 1100 зенитных орудий. На некоторых участках прорыва Юго-Западного фронта плотность артиллерии достигала 117 стволов на километр. Только Донской фронт имел к началу операции около 3 миллионов снарядов и мин. «Иной читатель, пожалуй, задаст вопрос: а что, 3 миллиона снарядов – это очень много? – объяснял командующий артиллерией фронта В. И. Казаков. – Отвечу сравнением: к началу наступления на трех фронтах было сосредоточено не менее 8 миллионов снарядов и мин, а во всей царской армии к началу первой мировой войны имелось в наличии только немногим более 7 миллионов снарядов всех калибров. Думаю, что эти цифры не нуждаются в комментариях».

Пока 19 ноября 1942 года продолжалась артиллерийская подготовка, советские части подошли на 200–300 метров к переднему краю противника. Едва отзвучали последние разрывы, как красноармейцы бросились в атаку. Однако, несмотря на большие потери, которые понесли румыны от огня артиллерии, прорвать главную полосу обороны врага сразу не удалось. В глубине ее пришлось вести тяжелый бой. Тогда примерно в 13.00 были введены в действие 1-й и 26-й танковые корпуса, мощным ударом пробившие наконец брешь. Не выдержав натиска советских танков, румынские войска побежали, бросая оружие и сдаваясь в плен. Юго-Западный фронт выполнил первую задачу – тактическая оборона врага была прорвана.

Тут грубо просчиталось командование немецкой группы армий «Б», принявшее удар в полосе Донского фронта за основной. К месту прорыва этого фронта направили практически единственный резерв группировки Паулюса – 48-й танковый корпус. В пути он получил приказ, перенацеливавший его на северо-запад, к наконец определенному истинному участку прорыва – наступлению советских 1-го и 26-го танковых корпусов, заходивших западнее в немецкий тыл. Последовал встречный бой, в котором немецкий танковый корпус был наголову разбит вместе с румынскими подразделениями, которые командир корпуса успел поспешно подчинить себе. Советские танкисты далеко превзошли по мастерству немецких. Гитлер немедленно сместил командира 48-го танкового корпуса генерала Гейма и предал суду военного трибунала, приговорившего его к смертной казни. Гейма в конечном счете не казнили, но он провел немало времени в тюрьме.

5-я танковая армия под командованием генерал-лейтенанта П. Л. Романенко вырвалась на оперативный простор и устремилась на Калач. В прорыв вошли другие советские соединения. Вражеский тыл подвергся страшному разгрому, советские танки и пехота неудержимо шли вперед. Они громили штабы, захватывали склады, аэродромы. Дикая паника охватила вражеские войска, обгоняя передовые советские танки.

Германский офицер, посланный разобраться в обстановке в районе прорыва, увидел картину, повергшую его в ужас, – в ледяной степи он встретил бежавшее румынское воинство. «Безудержная, беспорядочная, течет мимо меня толпа, солдаты шагают группами и поодиночке… Навстречу нам полевая кухня. Она облеплена ранеными солдатами сверху донизу, так что лошади еле тянут. Еще несколько полевых кухонь, потом три небольших грузовика. Они тоже нагружены доверху. Несчастные, отупевшие лица. За борта скрюченными пальцами держатся какие-то тени. Они тупо шагают, механически переступая ногами. Высокие бараньи шапки сползли почти на нос, воротники закрывают рот, так что виднеется только кусок небритой щеки, спрятанной от обжигающего ветра. Почти все, за исключением горланящих пьяных, шагают молча. На мой оклик никто не обращает внимания… Я рад выбраться из этого кошмара. Но через несколько километров нам снова встречается группа. И снова мимо нас плетутся еле движущиеся тени с открытыми и закрытыми глазами. Им все равно, куда их приведет эта дорога. Они бегут от войны, они хотят спасти свою жизнь. А все остальное не играет никакой роли. Румынский полковник откровенно говорит мне, поправляя пропитавшуюся гноем повязку на голове: «С моими солдатами больше ничего не сделаешь. Они не подчиняются никаким моим приказам…»

Другой немецкий очевидец, попав в бегущие войска, впоследствии вспоминал: «На лицах солдат застыло выражение ужаса, словно за ними по пятам гнался сам сатана… Бросая все на своем пути, бегущие без оглядки войска увеличивали и без того огромную армию отступающих, создавая в целом картину, напоминающую отступление Наполеона». Вероятно, эта аналогия пришла ему на ум позднее, а тогда, услышав приближающиеся разрывы снарядов, уханье мин и визг «катюш», наблюдатель счел за благо присоединиться к бегущим.

Подошло время выступать войскам Сталинградского фронта. За предстоящими действиями 4-го механизированного корпуса в штабе фронта и в Ставке собирались следить с особым вниманием. В последние дни перед наступлением командир корпуса генерал-майор В. Т. Вольский обратился с письмом на имя Сталина, настаивая, что при имевшемся соотношении сил и средств наступление обречено на неудачу. Как «честный член партии» он предрекал провал со всеми вытекавшими последствиями. Зная мнение других ответственных участников наступления, Вольский просил ГКО проверить реальность операции, отложить ее или даже отказаться от нее.

Сталин затребовал объяснений у Василевского, который заверил, что автор письма никаких сомнений раньше не высказывал. Что касается операции, то никаких оснований для пересмотра сроков ее начала или даже отмены не существует. «Сталин, – пишет Василевский, – приказал тут же соединить его по телефону с Вольским и после короткого, отнюдь не резкого разговора с ним порекомендовал мне не обращать внимания на это письмо, а автора письма оставить в корпусе, так как он только что дал ему слово во что бы то ни стало выполнить поставленную корпусу задачу. Окончательно вопрос о нем, как о командире корпуса, должны были решить по результатам действий корпуса».

20 ноября перешел в наступление Сталинградский фронт. С огромным подъемом бойцы пошли вперед, разметав румынские дивизии. В середине дня в прорыв были введены подвижные войска – 13-й и 4-й механизированные корпуса полковника Т. И. Танасчишина и генерал-майора В. Т. Вольского. В приволжской степи колонны советских танков, сбивая врага, пытавшегося зацепиться за тот или иной рубеж, стали развивать стремительное наступление. Вспыхивали скоротечные бои, гремели орудия, нигде румынским и немецким войскам не удавалось организовать сколько-нибудь длительное сопротивление. Василевский доложил в Ставку об «отличных действиях» корпуса генерала Вольского, войска которого «проявили в первый же день операции исключительный героизм, мужество, отвагу и продвинулись, ломая сопротивление врага, на 20 километров».

На рассвете 21 ноября в селе Варваровка советские войска захватили врасплох 52 танка врага с экипажами, скопившимися на заправочном пункте. Попытка немцев отбить танки успеха не имела. В тот же день танкисты генерала Вольского перерезали железную дорогу на Сталинград, взяв станцию Абганерово. Железнодорожный путь был немедленно разрушен, телеграфная связь прервана. А ведь это был основной путь, по которому снабжались 6-я и 4-я танковая армии немцев.

В первые дни операции плохая погода сковала действия авиации обеих сторон. Генерал Рихтгофен, незадолго до начала советского наступления улетевший на Северный Кавказ руководить операциями на Тереке, был как громом поражен драматическим поворотом событий под Сталинградом. Спесивый