Сталинград: дорога в никуда - Анатолий Алексеевич Матвеев

Выправки в этих соплячках отродясь не было, а только детское озорство и рано проявившееся женское кокетство. И как ни бился старшина, как ни старался искоренить губную помаду и пудру, а главное, духи, и ему оказалось не под силу.

Командир был молоденький, в не вытертых скрипучих ремнях. Вот перед ним они и старались. И главное, каждая считала себя первой красавицей. И каждая измозолила лейтенантские глаза не один раз и томным взглядом, и приветливой улыбкой. Командир был крепок и не поддавался их чарам.

Больше всего их угнетало не его невнимание к ним – ни одна не теряла надежды, – а форма и сапоги, которые, казалось, уродовали их так, что никакие томные глаза и загадочные улыбки не помогут в привлечении внимания предмета обожания. Но ещё больше огорчало, что они все подстрижены под чубчик. Хорошо, хоть пилотки скрывают эту их временную ущербность. И стоило чубчику хоть чуть-чуть подрасти, как появлялся старшина с ножницами и со словами:

– Два пальца над бровями.

Ровнял проявившуюся красоту до уставного положения. И на все мольбы, не трогать их волосы, серьёзно отвечал:

– Устав не вами писан, не вам его и нарушать.

За строгость и торчащие усы старшина был прозван Тараканом. Вот и сейчас, заметив, что посланные за обедом толкутся в расположении батареи, старшина скомандовал:

– За обедом бегом марш! Бегом! Я кому сказал!

Рая с Зиной, гремя котелками, шагом направились на кухню. Долго не возвращались, видно, встретились с девчонками с соседней батареи, вот и простояли и проболтали больше положенного. И опомнились, когда на поверхности щей жир стал превращаться в комочки. На батарею неслись со всех ног, ожидая нагоняй от старшины. Он заглянул в котелки, от негодования махнул рукой и сказал:

– Ох, девоньки, наряд по вам горькими-прегорькими слезами плачет.

Они понуро опустили головы, сознавая свою вину. Старшина махнул на них рукой и понёс обед стоявшему на бруствере командиру батареи. Поставил котелок на землю, тихо позвал:

– Товарищ лейтенант, давайте обедать, а то и так всё простыло.

Помолчал и добавил, кивая на сидящую в ряд и гремящую ложками батарею:

– Их только за смертью посылать. Всё простыло.

Командир присел на корточки, взял ложку покрутил её в руке и спросил:

– Как думаешь, Андрей Евсеевич, пробьётся немец до нас?

– Думаю, что нет. Силёнки у него не те. Не те силёнки. Ослаб немец, ослаб.

Командир покивал головой, то ли соглашаясь, то ли просто так.

Обед прошёл тихо. Казалось, день пройдёт так же спокойно, как и вчерашний.

Зенитчики, уставшие от ежедневных ожиданий, расслабились. И чего они тут стоят? Самолёты если и пролетали, то в стороне. И так далеко, что нельзя разобрать, наши ли возвращаются, немцы ли летят за Волгу бомбить.

А где-то шла война. И там они были нужны, а не здесь. Каждый день пялиться в небо и ждать неизвестно чего надоело.

Когда поели, вымыли котелки для ужина и посмотрели по сторонам, думая, чем себя занять. Зоя, держа за руку Раю, набравшись смелости, подошла к командиру и спросила:

– Товарищ лейтенант, а вы умеете вальс танцевать?

Командир опустил глаза. Ему было стыдно признаться, что он не только не умеет вальсировать, а вообще танцевать.

Старшина разгладил усы, собираясь сказать этой нахалке, посмевшей подойти с такой чепухой к командиру: «Кругом. Шагом марш», – но Зоя уже переступившая через стеснение сказала:

– А давайте я вас научу.

Лейтенант встал, расправил пальцами гимнастёрку вокруг ремня и, соглашаясь, кивнул головой. Зоя, сначала смутившаяся от такого неожиданного поворота, с внутренним страхом подошла, взяла командира за руки и стала вальсировать, повторяя вслух:

– Раз, два, три. Раз, два, три.

Старшина, продолжавший сидеть и наблюдать за происходящим, вдруг сказал стоявшей рядом Рае:

– Эх, жалко при мне моей гармошки нет. Я бы вам подыграл.

– А вы играть умеете? – иронично спросила Рая, не отрывая глаз от танцующих.

Старшина возмущённо взмахнул ладонями, ударил ими по коленкам и сказал:

– Да в нашем районе я первый гармонист. Любого спроси. Эх…

И он пальцами левой руки показал, как нажимает на клавиши, а правой как будто растягивает меха. Потом помолчал и, разглаживая усы, добавил:

– Да я по своей гармошечке больше, чем по жене, скучаю.

– А вы женаты? – удивилась Рая.

– Я-то? – от такого вопроса старшина слегка подался назад, потом вперед и, повернувшись к Рае, сказал немного надменно: – Да такой видный мужчина и не женат. Да в нашем районе я самый первый жених был. Самого секретаря райкома на машине возил. Понимать надо. Абы кого на такую должность не возьмут.

– Так вы шофер, – иронично сказала Рая.

– Ты думала – водитель кобылы.

– Я и не знала, – примирительно сказала Рая.

– Теперь знаешь, – потрясая поднятым вверх пальцем, заключил старшина.

Он ещё хотел что-то сказать, но Тонька, стоявшая и наблюдавшая за небом, указывая рукой на запад, вдруг закричала испуганным голосом:

– Воздух!

Все посмотрели туда, куда указывала её рука.

На горизонте показались чёрные, как стая птиц, точки. Командир, не успев выпустить из своих рук Зою, неожиданно тоненьким голосом прокричал:

– По местам! Приготовиться к бою.

Старшина, надевая каску, сказал, не отрывая взгляда от неба:

– Вот и работёнка привалила.

Заметив единственную стоявшую без каски Зою, приказал:

– Красноармеец Маркова, надеть, немедленно надеть.

– Мне без неё удобней.

– Я тебе дам удобней, – погрозил старшина пальцем, – красноармеец Маркова, немедленно надеть каску.

Та нехотя послушалась.

Безмятежное спокойствие, царившее на батареях, исчезло. Расчёты заняли свои места и, запрокинув головы, смотрели на самолёты, а они приближались и приближались. Это их первые самолёты и первый бой, которого они ждали, к которому долго готовились.

Девичьи сердца застучали часто-часто. Оглянулись на командира: он зачем-то смотрел на приближающиеся самолеты через бинокль. Вдруг взмахнул правой рукой и громко скомандовал:

– Заряжай!

Зенитки, лязгнув затворами, задвигали стволами. Самолёты приближались. Все, затаив дыхание, ждали команды: «Огонь!»

Но командир молчал. Старшина смотрел то на самолёты, то на лейтенанта и уже сам был готов крикнуть «огонь».

И вдруг тот махнул рукой. И изготовившиеся зенитки, не дождавшись окончательной команды, качнулись, как будто придавленные чем-то тяжелым к земле, и плюнули огненные струи вверх. Гильза звякнула, ударяясь о железный настил. А уже следующий снаряд рванул вверх. А за ним ещё и ещё…

И чёрные шапки разрывов, как облачка, повисли в небе. Но немецкие истребители не испугались и ринулись на зенитчиц. И трассы потянулись от истребителей к земле. И заплясали фонтанчики, разбрызгивая землю.

Рае казалось, что самолет летит прямо на неё. Сейчас врежется, и её, и