Сталинград: дорога в никуда - Анатолий Алексеевич Матвеев

Митьке почему то стало жаль не дома, не груши, а качелей. И слёзы сами собой потекли из глаз. И он свободной рукой стал их вытирать, а они всё лились и лились, а он вытирал и вытирал.

И недалеко послышался грохот и частые выстрелы. И он, вытянув голову, посмотрел в ту сторону. Это те танки, что пропылили по соседней улице, пытались прорваться к Волге. Но кто-то им мешал.

Один танк чадил, другой горел, третий с перебитой гусеницей крутился на одном месте. Но остальные продолжали двигаться в том же направлении. И стреляли куда-то вперёд.

Вдруг снаряд, выпущенный в сторону танков, пролетел рядом, обдав Митьку воздушной волной. Он сначала ничего не понял и даже удивился, а осознав, что снаряд мог его убить, от испуга даже присел. Страх смерти словно парализовал его.

Опомнившись, бросился бежать в другую сторону. Но кругом, куда ни посмотри, только огонь и дым, и не было во всём городе живого места.

Митька заметил чей-то с распахнутой дверью погреб и бросился туда. Спустился вниз, прислушался. Через распахнутый люк было слышно громыхание. Но здесь в полумраке оно не казалось ему страшным. Он не заметил, как привалившись к стене, положив голову на узел, заснул.

Проснулся в тишине. Выбрался из погреба и огляделся. Кругом, куда ни глянь, дымили непогасшие пожары. Далеко, в стороне заводов, что-то взорвалось, выбросив вверх столб огня и дыма.

Митька стоял и думал, решая, что ему делать. Правильнее всего перебраться за Волгу, а там видно будет. Но сначала надо пойти на завод, найти отца и рассказать ему, как мамка пропала, как дом сгорел. Тащить с собой узел с вещами не стоило. Забрал недогрызенный сухарь и заковылял в сторону завода.

Хотелось пить. Первая попавшаяся колонка не работала. Он не узнал свою улицу. Только печки с высокими трубами и ни одного дома. Несгоревшие калитки и заборы напоминали о том, что здесь была их улица.

Ветер, кружа, проносил клочки бумаги, пепел, пыль и стелившийся дым от дотлевающих бесформенных остатков домов. Соседская собака, одиноко сидевшая на пепелище, даже не посмотрела на Митьку.

Шёл медленно, мозоли давали о себе знать. На проходной в будке вахтёра никого не было. И ворота были распахнуты настежь.

Никогда Митька не пересекал эту запретную черту, за которой начинается завод. Там, где-то в глубине, в самой сердцевине этого огромного тракторного завода, делали танки. И делал его отец.

Хорошо бы позвать отца, но никого не было. Он никак не мог решиться идти искать отца сам. Он подумал, если он войдёт на завод, набегут охранники, схватят его и примут за шпиона. А отец придёт и скажет, что он его сын. И охранники отпустят его и извинятся.

Наступившую тишину всколыхнули застучавшие выстрелы, и затараторил пулемет, и заухали пушки. И это было совсем рядом. И Митька, вытянув шею, хотел, не двигаясь с места, увидеть бой.

Ему казалось, что наши побеждают, как в фильме «Чапаев», а немцы бегут. Он так и не решился войти на завод, а смотрел на стоящие в глубине огромные корпуса, за которыми шел бой. Надежда, что кто-нибудь появится и он сможет попросить позвать отца, ещё теплилась в нём.

Грохот боя затих, и показалось несколько человек, идущих от корпусов в сторону ворот. Их было трое в промасленных спецовках. Один, опираясь руками на двоих рабочих, прыгал на одной ноге, другая, согнутая в колене, перемотана окровавленной белой тканью.

Митька подскочил и спросил, не могут ли они позвать отца. Они узнали его, посмотрели друг на друга и сказали в один голос:

– Нет.

Митька начал сбивчиво объяснять, что дом сгорел, мать пропала. Они не останавливались. И раненый сказал, покачивая головой:

– Домой иди. Нет твоего отца.

– Как нет? – удивился Митька.

– Убили, – безразлично сказал раненый.

И они пошли в сторону посёлка, забыв о существовании Митьки. Он, поражённый этой вестью, не плакал, а, казалось, заснул, смотрел куда-то вдаль и ничего не видел. А когда очнулся, стал думать, куда идти. Дом-то сгорел. И ещё он подумал, что отец не мог погибнуть, они, наверное, ошиблись. Его отец не такой. Он сто фашистов убьёт, а потом сядет в танк и ещё убьёт тысячу. И он решительно вошел на завод. И ему было всё равно, остановят его или нет. И если остановят, то он всё скажет.

Там за дальними корпусами был слышен треск автоматов и сухие щелчки винтовочных выстрелов.

Митька, пригнувшись, побежал на эти звуки. Там, там должен быть его отец. Там он бьёт фашистов. А он, Митька, будет подносить ему патроны, и они вместе прогонят фашистов с завода. И их самый главный наш генерал наградит.

Едва он, припадая на больную ногу, добежал до двери в стене корпуса, как выскочивший оттуда человек схватил его за плечо и спросил строго:

– Ты куда?

– К отцу, – огрызнулся Митька, пытаясь вырваться.

– Нельзя туда.

– Почему?

– Немцы, там немцы, – сказал испуганно дядька, указывая на цех, и, схватив Митьку за руку, потащил к проходной.

– У меня отец здесь, – крикнул Митька, упираясь изо всех сил.

– Убили его. Убили его.

Повторенные слова расслабили Митьку, и он, не сопротивляясь, пошел за дядькой. За проходной тот выпустил Митькину руку и сказал:

– Иди.

– Куда? – спросил Митька.

– Домой.

Митька не успел ответить, что дом сгорел, а мамка пропала, как дядька торопливо, почти бегом направился в сторону торчащих труб от сгоревших домов, всего того, что осталось от посёлка. Митька увидел, как он упал, поднялся и, не отряхиваясь, помчался дальше.

Автоматный треск усилился. Митька встал и пошел в сторону города, всё время оглядываясь на завод. Хотелось пить. Первая встреченная колонка издала хриплый звук и брызнула водой. Вода придала сил, и он торопливо направился в город. Зачем шел, он не знал. Но там люди, они помогут.

В окружении

И наступила непривычная тишина. Наступила не вдруг. Гул орудий, стрёкот пулемётов и грохот разрывов – все это неторопливо ушло далеко вперёд, а Иван и несколько человек из взвода остались одни в степи. Смотрели кругом и недоумевали, почему так случилось. Казалось, о них забыли, как в суматохе забывают маленьких детей, а те стоят, смотрят по сторонам и не знают, что им делать. И эта оторванность от своих страшит.

И кто-то с внутренним содроганием спрашивает, обращаясь ко всем сразу и ни к кому конкретно:

– Мы