Сталинград: дорога в никуда - Анатолий Алексеевич Матвеев

– Все, конец!

И вместо того, чтобы закрыть глаза, сжаться в комок и припасть к земле, Рая, подавляя свой испуг, закричала. Не в том безотчётном страхе, когда кричат «мама», а когда не к кому обратиться и вырывается из глубины души крик:

– Господи!

Орудие вздрогнуло, плюнуло огнём – и смерть полетела навстречу истребителю.

Но немец извернулся и, сверкнув чёрными крестами на крыльях, взмыл вверх, радуясь, что остался жив, и умчался в сторону. А другой загорелся и, волоча за собой черный шлейф, стал снижаться.

Вся батарея хотела увидеть и порадоваться, как он упадёт. Но самолёт скрылся за заводом, и что с ним стало дальше, никто не знал.

Ушли истребители не солоно хлебавши, не без помощи зенитчиц. И обрадовались они. Запрыгали на месте, стали обниматься и кричать:

– Ура!

Но это ещё был не конец. Следом за истребителями на город волна за волной, как на параде, наползали бомбардировщики.

«Мессершмитты» не уничтожили зенитные расчёты, и поэтому сбрасывать прицельно бомбы не получалось, тем более осколки зенитных снарядов пробивают обшивку, как бумагу. Умирать за великую Германию немецкие лётчики не хотели.

Бомбардировщики поднялись выше и, обойдя зенитчиков, повернули на город. Но один, словно поперхнувшись, стал падать.

В идеально ровном строю образовалась дыра. Три купола раскрылись над падающим самолётом. А он почти бесшумно помчался к земле. Зенитчицы, не переставая стрелять, посматривали за куполами. А самолёты закрыли собой всё небо. Не на город же они прилетели любоваться.

Это был первый налёт на Сталинград. Репродукторы объявили воздушную тревогу. Жители, остановившись и задрав головы, смотрели на белые кресты на серых крыльях. Никто не спешил прятаться в погреба и вырытые щели.

И вдруг воздух раскололся. Потом ещё раз, ещё и ещё… Завыли пожарные и санитарные машины, проносясь по улицам. Испуганные крики раздались со всех сторон. Люди, сорвавшись с места, не отрывая взгляда от неба, бежали к своим домам, надеясь отыскать там спасение и покой. А бомбы, не переставая, сыпались и сыпались.

Самолёты улетели. В наступившей тишине явственнее звучали крики и плач людей. Но всё потихоньку улеглось.

Казалось, город успокоился. Только скорые и пожарные машины сновали туда-сюда. А люди спешили, вспомнив про свои недоделанные дела, прерванные бомбежкой.

Рае после боя показалось, все измолочено, перебито и погибло. Из всех только она осталась на всём белом свете. Но все оказались живы и даже не ранены, только лица были отрешенными.

Первый испуг не прошёл. И земля вокруг была перепахана, словно кто-то её вскопал, но ещё ничего не посадил.

Старшина, сняв каску и вытирая вспотевшее лицо подобием носового платка, произнёс улыбаясь:

– Ну, скажу вам, девоньки, страху я натерпелся, просто слов нет. А вы молодые, вам небось и не страшно.

Девчонки засмущались. Командир посмотрел на старшину, потом на девчонок и улыбнулся.

После бесконечного грохота тишина звенела в ушах, и солнце светило нестерпимо ярко.

Старшина долго негнущимися пальцами сворачивал самокрутку, сухим языком водил по бумаге и несколько раз чиркал спичкой о коробок. Она не загоралась. Наконец вспыхнула.

Сладковатый дымок расползался вокруг. В другой бы раз, вдохнув запах пряного табака, порадовался. Посмотрев на запад, подумал с сожалением:

– Опять прилетят. Как пить дать прилетят. Отдохнуть не придется.

А так хотелось поспать. Прилечь тут же у пушки и заснуть. Но оказался прав. Далеко показались точки. Они увеличились в размерах, принимая знакомые очертания.

– Вот и отдохнули, – сказал самому себе старшина, бросил дотлевавшую самокрутку на землю и наступил на неё.

– Воздух, – прокричал наблюдатель. Хотя и без него всем давно стало ясно, что самолеты возвращаются.

Город вздрогнул, из репродукторов вновь прозвучало:

– Воздушная тревога.

Еще не появились самолеты, а улицы опустели. Из вырытых щелей в садах и во дворах люди, задрав головы, смотрели на небо.

Самолеты обошли зенитки и двинулись на ещё не оправившийся после смертельной опасности город.

Завыли сирены, завизжали тормоза трамваев, все, кто было замешкались, бросились врассыпную. А сверху, завывая, сыпались бомбы. Город раскололся от грохота.

Не успел грохот улечься, как самолёты сделали второй заход и всё повторилось. Но, не обращая внимания на взрывы, проносились пожарные и скорые.

Самолёты неистовствовали, зная свою безнаказанность. И снова наступила тишина.

Город горел. Водонапорные башни, заводские трубы и высокие дома виднелись сквозь дым пожаров. Очень далеко на севере, в пустынной дали, вдруг проступил собор, стоявший посреди деревни.

Дымы пожаров поднимались вверх и, изогнувшись, утекали за Волгу. Зенитчицы смотрели на дымящийся город и плакали оттого, что ничем не могут помочь. Рая, показывая кулак в сторону улетавших самолётов, кричала:

– Сволочи, гады, фашисты!..

А потом села у орудия и от бессилия заплакала. Все стали её утешать, но она только отмахивалась.

Проводив самолёты взглядом, переживая вместе с Тонькой и за неё, зенитчицы успокоились и уже отстранённо, понимая, что ничем не могут помочь, смотрели на горящий город.

И вдруг на них навалилась такая усталость, что, лопни земля, они и не пошевелятся. Они сели, а потом легли, нисколько не думая, что испачкаются. Рая подняла голову и удивлённо произнесла:

– Танки.

Никто и не обратил на её слова внимания, они зенитчицы, а танки не по их части.

Но командир, держа у глаз бинокль, поворачиваясь всем корпусом направо и налево, громко скомандовал:

– Батарея, к бою!

Усталость как рукой сняло. Все подскочили к орудиям и посмотрели на запад. Танки шли на них, и, казалось, земля прогибается под их тяжестью.

Старшина очнулся и крикнул:

– Что смотрите, наводите на танки.

Зенитчицы торопливо поставили орудия на прямую наводку.

Танки приближались. В наступившей тишине натужно гудели их моторы. Казалось, даже в городе всё замерло в ожидании чего-то, доселе невиданного и потому страшного.

Танки всё ближе и ближе. Уже слышен лязг их гусениц. Еще минута и… И они ворвутся в город.

Молчавшие зенитки, откачнув длинные хоботы назад, одновременно произвели залп. Тишина утонула в грохоте орудий. Передние танки замерли и зачадили. Командир, прикрывая глаза ладонью, громко, стараясь перекрыть своим голосом грохот орудий, крикнул:

– Молодец, Маркова!

А зенитки так, словно перед ними самолеты, стреляли и стреляли. Танки будто очнулись. Их башни, до этого смотревшие прямо, повернулись, обнаружили место, откуда по ним стреляют, и открыли огонь в ответ.

Наводчица, красноармеец Маркова, никогда не стреляла по танкам. Но теперь ловила черные кресты на башнях в прицел, и снаряд через мгновение врезался в броню, покрашенную в серый цвет. Если рикошетил, то искры летели в разные стороны, а если