Нацистская Германия против Советского Союза: планирование войны - Коллектив авторов

тактического в средство большого оперативного значения». Он считал, что «новый танк должен участвовать не только в сравнительно скоротечной атаке, при сопровождении пехоты в бою, но и во всех фазах преследования, вне поля сражения»[504].

Говоря о роли авиации, В. К. Триандафиллов писал, что она «стала и могущественным оружием непосредственного участия в сражении благодаря своим пулеметам и бомбам»[505]. Более подробно проанализировать тактику действий авиации при непосредственной поддержке наземных сил В. К. Триандафиллов не успел.

Значительную роль в разработке теории «глубокой операции» сыграл М. Н. Тухачевский. В статье, посвященной новому Полевому уставу РККА 1934 г. (ПУ-34), М. Н. Тухачевский критиковал тех лиц в Красной армии, кто утверждал, что «танки имеют значение лишь как средство непосредственной поддержки пехоты»[506]. Он обоснованно отмечал, что «средства наступательные или средства подавления, к которым относятся танки, авиация, химия, требуют очень большого искусства в организации их взаимодействия»[507]. М. Н. Тухачевский призывал к тому, чтобы отрабатывалось «кропотливое, тщательное взаимодействие между пехотой, танками и артиллерией»[508], понимая, что такое взаимодействие – это труднодостижимая задача, требующая высокой военной культуры и постоянных тренировок[509]. После того как М. Н. Тухачевский был репрессирован в 1937 г., мало кто из высших командиров РККА обращал внимание на это исключительно важное требование к реальной боевой эффективности вооруженных сил. В вермахте же оно неукоснительно проводилось в жизнь, обеспечивая успех и на тактическом, и на оперативном уровне (с учетом, разумеется, того, что химическое оружие по разным причинам так и не было применено в ходе Второй мировой войны).

Отмечая возросшие возможности обороны, Тухачевский, тем не менее, писал, что «за наступлением по-прежнему остаются преимущества, заключающиеся в возможности подавляющих концентраций на направлениях организованного удара и нанесения обороняющемуся тяжелых поражений»[510].

Цитируя ПУ-34, М. Н. Тухачевский подчеркивал, что задача танков дальнего действия – прорваться в тыл главных сил обороны, разгромить резервы и штабы, уничтожить основную группировку артиллерии и отрезать главным силам противника пути отхода[511].

М. Н. Тухачевский не обошел вниманием проблему управления. Он отмечал важность предоставления инициативы подчиненным: «Управление боем должно сочетать в себе и необходимую методичность управления сверху, и широкую инициативу подчиненных как бы в помощь управлению снизу»[512].

Говоря о «глубокой операции», Г. С. Иссерсон писал: «Будущая операция явится по своей глубине уже не единой цепью ряда прерывчатых сражений, а сложной цепью слившихся на всю глубину боевых усилий»[513]. Подчеркивалась возможность развития оперативного маневра путем применения мотомеханизированных частей и авиации. Предполагалось, что оперативное искусство встретится с решением задачи «фронт против фронта», поэтому «глубокий прорыв и сокрушение фронта должно быть достигнуто на всю глубину», для чего потребуется огромное боевое напряжение войск[514].

Уже в проекте Временного наставления мотомеханизированных войск РККА «Вождение и бой самостоятельных механизированных соединений» (1932) говорилось о том, что механизированные войска имеют все необходимое для самостоятельных боевых действий в отрыве от основной группировки своих войск; глубина проникновения в зону обороны противника определяется запасом горючего и боеприпасов; говорилось и о том, что глубина отрыва механизированного соединения может составлять до 200 километров[515].

В 1936 г. с учетом теории «глубокой операции» проводились масштабные маневры Белорусского военного округа[516]. Ими руководил И. П. Уборевич (расстрелян в 1937 г. по «делу Тухачевского»), которого исключительно высоко как военного профессионала оценивали Г. К. Жуков, И. С. Конев, К. А. Мерецков и другие советские полководцы.

В. К. Триандафиллов, как уже сказано выше, погиб в 1931 г. в авиационной катастрофе. Он не успел переработать свою книгу по теории «глубокой операции». Сохранился черновик новой редакции. Как справедливо отмечает Дж. Кипп, при подготовке новой редакции книги В. К. Триандафиллов уделял внимание вопросам применения крупных бронетанковых сил в наступлении, а также роли механизированных общевойсковых соединений[517].

Отечественные исследователи Л. Н. Лопуховский и Б. К. Кавалерчик небезосновательно пишут о том, что «теория глубокого боя и операции заслонила для нашей армии разработку проблем обороны, маневренной войны, встречных операций, сложных вопросов вынужденного и преднамеренного отхода. В конечном итоге идея “ответного удара” стала стержнем плана войны вместо более подходящей для нашей армии идеи стратегической обороны»[518].

Как теперь уже достаточно широко известно, наиболее подробно необходимость ставки в начальный период будущей войны на стратегическую оборону (с последующим переходом в контрнаступление) обосновал еще в 1920-е гг. А. А. Свечин[519].

Среди его единомышленников были такие видные отечественные теоретики, как А. И. Верховский, В. А. Меликов, А. А. Незнамов[520].

Можно достаточно уверенно говорить о том, что ставка советской стороны на начальном этапе на стратегическую оборону (с последующим мощным контрнаступлением), как предлагал А. А. Свечин и его единомышленники, была бы значительно более адекватным способом противостояния блицкригу, чем тот план войны, который имелся у командования РККА накануне гитлеровского вторжения в СССР.

Тухачевский выступал яростным критиком военно-стратегических воззрений А. А. Свечина, в том числе его взглядов на роль стратегической обороны. В ряде случаев критика М. Н. Тухачевского была фактически шельмованием этого выдающегося отечественного военного теоретика и военачальника[521].

К сожалению, недоучет руководством СССР и командованием Красной армии важности стратегической обороны стал их «ахиллесовой пятой» в начальный период Великой Отечественной войны[522]. Во многом это было результатом прямого воздействия партийно-государственной идеологии СССР на военную стратегию СССР.

3. Вопросы управления и организации войск в вермахте

Принципы управления войсками в вермахте имели давнюю традицию, восходящую, по крайней мере, ко временам Г. фон Шарнгорста и А. Гнейзенау – крупнейших военных реформаторов Пруссии. Она стабильно передавалась из поколения в поколение, в том числе офицерами службы Генерального штаба. Огромная систематическая работа здесь была проделана Г. фон Мольтке-старшим, возглавлявшим прусский, а затем германский Большой Генеральный штаб в 1858–1888 гг.

Г. фон Мольтке-старший настойчиво добивался от командиров всех степеней единого подхода к рассмотрению обстановки и принятию боевого решения, стремился развивать в них самостоятельность мышления и действий, инициативность[523]. Для командиров оперативного уровня огромное значение имели тщательно подготавливаемые командно-штабные игры, которые совершенствовались в вооруженных силах Германии из поколения в поколение. В этих играх во многом и воспитывались самостоятельное оперативное мышление, гибкость в принятии решений в зависимости от складывающейся обстановки. Г. фон Мольтке к франко-прусской войне 1870–1871 гг. сумел подготовить командный состав прусской армии к децентрализации управления и к инициативности личного состава вплоть до отдельного бойца, крайне необходимых для управления во встречном бою, который