Вещи мертвого человека - Дмитрий Валерьянович Лекух

Прогресс.

Отрицательно мотаю головой.

– Очень, – говорю, – редко. Пару раз с Ниной забегали чаю попить. В наших кругах не принято в гости друг к другу ходить. Как правило, все на нейтральной территории встречаются: в барах, ресторанах…

– Понятно, – говорит. – А Нина – это жена?

– Жена, – киваю.

– Она с ним тоже общалась?

– Да постольку поскольку, – говорю. – По касательной, что называется. Она эту часть моей компании вообще не очень-то жаловала…

– Извините, – говорит, – за не совсем корректный вопрос: а у них ничего не могло между собой быть?

Я, несмотря на наличие в комнате трупа хорошо знакомого мне человека, чуть не заржал в голос.

– А вот это, – смеюсь, – капитан, полностью исключено. И не потому, что я нахожусь в плену иллюзий по отношению к собственной жене. В этой жизни и не такое бывает. Да и хреново у меня с ней в последние годы, честно так говоря. Но тут – вообще ничего общего. По другим причинам, короче…

Капитан на секунду задумывается.

– Он что, голубой был? – спрашивает с интересом.

Вот ведь еще незадача. Но тут, думаю, капитан, у тебя тоже пролет. Не там ищешь.

Совсем, дружище, не там.

– Да нет, – машу рукой, – не голубой. И близко, что называется. Просто Стас дико не любил никаких осложнений в собственной жизни. Поэтому жены и подруги приятелей для него были под жесточайшим табу. А так… Ему после развода моделек и актрисок молоденьких вполне хватало…

Мышалов вздыхает задумчиво. Интересно, какие он выводы для себя делает?

Хотя мне-то это зачем…

– Понятно, – кивает. – А с кем он в последнее время встречался?

– С этой, – морщусь, – Надей из МХАТа. Если не выгнал, разумеется. Он после того, как с Леськой – с женой в смысле – расстался, их вообще, как перчатки, менял. Телефона, извините, не знаю, но найдете легко. Или сама проявится…

– А что морщитесь? – спрашивает.

И смотрит эдак заинтересованно.

Ну ладно, мне, в общем, не жаль.

– Да, – фыркаю, – тупая она, как сибирский валенок. И пить не умеет. Как нажрется, ко всем мужикам подряд в трусы лезть начинает. Несмотря на наличие и даже присутствие поблизости всяческих жен и подруг.

– Имели скандалы по этому поводу? – интересуется.

У меня аж глаза, признаться, на лоб полезли.

– Да нет, – отвечаю. – Что, Нинка – совсем дура, что ли? Я онанизмом и в детстве-то не грешил, и сейчас тем более не занимаюсь.

– А он? – кивает в сторону тела.

– А его, – жму плечами, – видимо, устраивало…

– Понятно, – говорит.

Помолчали.

Я, не спрашивая уже разрешения, закурил.

– Глеб, – говорит, – у меня к вам огромная просьба. Вы не могли бы посмотреть его вещи? Просто свежим взглядом, что называется. Нет, я понимаю, что вы здесь нечастый гость. Он, похоже, действительно вообще сюда мало кого водил, даже девицу свою. Личная берлога. Тем страннее все, сами понимаете: убийцу, если был убийца, он сюда сам впустил. А так мы и вас-то по номеру телефонному в его мобильнике нашли. Но вдруг? Вдруг что-то пропало или, напротив, что-то в глаза бросится…

– Хорошо, – отвечаю. – Посмотрю.

И пошел.

Потрогал руками письменный стол. Солидный такой стол, с чувством собственного достоинства. На нем, как всегда, бумаги раскиданы. В известном только одному Стасу порядке, он их всегда как специально запутывал, даже когда мы вместе работали. Чтобы никто посторонний не мог ничего понять.

Кто в них теперь разбираться будет?

Книга у дивана, раскрытая обложкой вверх. Дэн Браун. До середины не дошел. Мама моя дорогая, Стасик, неужто ты так низко пал?

Но хорошо, что он хоть что-то читал.

А вот последнего Пелевина на столе он явно дочитал.

Я, кстати, так и не смог. Это вообще не книга – скорее игра, головоломка. Компьютерная инсталляция. А для меня, хоть и взрослый уже мальчик и в сказки давно не верю, книги все равно живые. То же, чем Виктор Олегович занимается в последнее время – самое настоящее труположество.

Некрофилия.

Хоть и довольно талантливая.

Все равно не хочу.

Фикус в горшке не поливали, наверное, пару недель. Странно: у него же вроде домработница? Или выгнал?

Там же, в горшке – несколько бычков. В том числе пара от беломора. Привет славному городу Амстердаму.

Не знал…

Свитер на кресле.

Само кресло, кстати, тяжеленное даже с виду, буквально вросшее в пол старой профессорской квартиры. С очень прямой и жесткой спинкой. Дико неудобное.

А ему нравилось.

Музыкальный центр.

Интересно, а что он слушал? Тьфу, говно какое… Не знал.

Книжные полки. Так, ну эта часть – от родителей. У него папа профессор МГУ был. А вот это уже сам покупал. О господи… Браун, Паланик, Хелл, Коупленд, Мураками.

Малый джентльменский набор.

Фактически, все говно.

Жесточайшее.

Лютая попса, рассчитанная максимум на то, чтобы произвести некоторое впечатление на телочку. Если у телочки, разумеется, есть некая претензия на интеллигентность. Не сама интеллигентность, разумеется, хотя я и саму «интеллигентность» тоже не очень люблю. Но тут – вполне довольно и претензии…

Часть книг даже не читана. Грустно, наверное, им.

Да…

И вообще – сумеречно в комнате. Плохо.

Затхло, что ли.

На полке, рядом с томиком Кастанеды – черно-белая фотография молодой красивой женщины.

Ирка…

– Знаете ее? – спрашивает капитан сзади.

Я сначала молча киваю. Потом сглатываю комок.

– Знал, – отвечаю. – Вот в этом случае точно «знал», капитан. Это – Ира Кондратьева, директор нашего ебуржского филиала в прошлом. И его первая и единственная любовь. Еще до первой женитьбы. Она умерла, уже больше десяти лет назад. Рак. Поздно спохватились. Ничего сделать было нельзя. Это старики этой гадостью могут долго болеть, а молодые в момент сгорают. Вот и она. За три месяца…

– Понятно, – говорит.

Да что тебе тут может быть «понятно», думаю, мент? Хотя ты вроде бы и нормальный…

Но молчу.

Иду дальше.

– Может, – говорит со вздохом, – они сейчас и встретятся, кто знает…

Я только головой покачал.

– Знаешь, – говорю, – капитан… Я всегда себе с ужасом представлял все эти фенечки типа встречи на небесах. Это ж ужас ужасный. И он за эти годы так изменился, что она его не узнает, да и она у него в воспоминаниях, наверняка, совсем другой стала. Совсем не такой, какой при жизни была. Так что ну его нафиг…

Он помолчал.

Потом тоже закурил, не выдержал.

– Интересный, – говорит, – у вас взгляд на вещи, Глеб Борисович. Нестандартный. У меня от таких взглядов мороз по коже…

Я невольно сглатываю.

Чешу в затылке.

– Капитан, – смеюсь. – Ты же не барышня, такого в жизни повидал… с