Вещи мертвого человека - Дмитрий Валерьянович Лекух

твоей-то службой. Человек не одинаков в разные интервалы своей жизни. Помнишь, кто «остановить мгновенье» от Фауста требовал?

Он отводит взгляд в сторону. Кривится. Потом мотает большой, явно очень усталой головой.

– Нет, – хмурится, – не припомню…

Я коротко киваю. Неудивительно. И дело тут не в том, что вряд ли опер-убойщик капитан Мышалов слишком серьезно мог «Фаустом» заморачиваться. Тут всякое бывает. На это просто вообще немногие внимание обращают…

– Дьявол, – говорю, – Сатана. Понимаешь почему?

Он отворачивается к окну.

Вздыхает.

Смотрит на меня.

На портрет.

Снова на меня.

– Кажется, – кивает на труп, – догадываюсь. Для него время остановилось, так ведь? И для нее тоже…

Я снова киваю. Да, капитан. Остановилось. Причем теперь навсегда.

– Вот то-то и оно, – тоже вздыхаю. – Ладно, пойдем дальше…

– Пойдем, – соглашается.

А вот и моя фотография. Точнее – наша со Стасиком. На рыбалке.

Стоим.

Хохочем…

– Это вы где? – капитан спрашивает.

Я невольно улыбаюсь. Хорошие были времена…

– Под Астраханью, – отвечаю. – За судаком, помню, мотались. Рыбак он был знатный. Один из лучших…

– Вот оно что, – вздыхает. – Я сам туда каждый год езжу, если обстоятельства позволяют. Под Харабали…

Жму плечами.

Понимание тебе, капитан.

– Для меня, – говорю, – рыбалка вообще как наркотик. Как только свободные выходные – сразу или в Дельту, или в Карелию…

– Согласен, – кивает. – Только для этого деньги надо иметь.

Я киваю в ответ.

– На это пока, к счастью, хватает, – говорю.

– Завидую, – усмехается.

Я только еще раз плечами пожал. Точно ничего нового. По крайней мере, ничего не бросается в глаза. Да и давненько, честно говоря, я сюда не заходил…

– Все, – говорю, – капитан. Ничего особенного не разглядел. Кроме гильз от травки. Не знал, что он начал покуривать…

– Ну, это фигня, – морщится. – А больше – ничего?

Жму плечами.

– Ничего, – говорю.

– Жаль, – вздыхает. – Но все равно спасибо. Если что, я позвоню. И вы звоните, если вдруг что интересное услышите. Он ведь вам, судя по всему, не чужой был…

Я строю кислую мину.

– Да в последнее время, – тоже вздыхаю, – уже почти чужой. Все реже и реже виделись. У него своя жизнь, у меня – своя…

Отворачиваюсь.

Смотрю в окно.

Там снова начинается дождь…

– Так часто бывает, – говорит.

Я на него даже с интересом глянул.

– Первый раз, – говорю, – на моей памяти мент свидетеля утешает на тему, что тот уж не совсем неправильно жизнь свою ведет. Спасибо…

– Вам спасибо, – улыбается. – И до свидания. Мы вас, наверное, все-таки вызовем, когда в бизнесе его ковыряться будем.

Я наклоняю голову. Так-то не очень хотелось бы, разумеется. Но что делать…

– Да нет проблем, – говорю, – приду. А пока – всего доброго…

Вышел из квартиры.

Спустился на лифте, прошел ограждение.

Закурил.

Дождь.

Мокро, холодно.

На лужах крупная рябь, пересыпанная редкими, тяжелыми каплями, морщит тусклый свинец воды.

А по двору дети носятся. Да и что им? Уроки сделали, свободны… Собака вон ковыляет, на трех лапах. Четвертая поджата.

Бедолага.

Я водителю служебной машины махнул, чтоб подождал. Сел на скамеечку. Закурил опять, не обращая внимания на то, что джинсы мгновенно промокли на самом интересном месте.

Сижу, дымом давлюсь.

А ведь смерть, думаю, это очень просто. Это когда пробегающий мимо ребенок просто бежит дальше.

Но уже без тебя.

Докурил. Встал, отряхнул капли дождя со ставшего отчего-то непомерно тяжелым непромокаемого плаща.

И медленно пошел в сторону машины.

Да, думаю, с Нинкой сегодня в ресторан ужинать точно не стоит идти. Только настроение испорчу. И ей, и себе…

Глава 4. Паб на Мясницкой. Продолжение

От пива и воспоминаний отвлекло дребезжание поставленного на вибру телефона. Еще перед церковью звук отключил. А снова нажать кнопочку на экране так до сих пор и не удосужился.

Идиот.

Хотя, может, оно и хорошо. В смысле к лучшему. Сколько ненужных разговоров не состоялось…

– Слушаю, – говорю.

Почти что рычу, кстати. Понятное дело. Настроение – сами понимаете…

– Ну, тогда слушай, – передразнивают на другом конце провода.

Вот же привычка! Так и говорим про этот «другой конец», хотя какой там провод-то, при беспроводной связи…

Моментально собираюсь.

Твою мать.

Главный. Главный редактор в смысле. И ладно бы чей посторонний. Так ведь мой. Начальство, мать его.

Надо было хоть на экран сначала взглянуть, на определитель, а уж потом в прием вызова тыкать…

Ладно.

Буду борзеть.

Имею, в принципе, право. Товарища поминаю…

– Давно с похорон-то съебался? – интересуется.

Н-да. Я все-таки еще, наверное, щенок. По крайней мере, по сравнению с этим поколением монстров. Мне до них еще скрипеть и скрипеть.

Если вообще доскриплю.

Стас вон не доскрипел.

Тем не менее надо держать удар.

– С прощания, – поправляю. – Его честно отстоял. Ну, как честно? Большей частью с сигаретой, на улице, под дождем. А на похороны – да, не поехал. Ты же знаешь, я на похороны вообще не хожу. Живым вообще не место среди мертвых.

Задумывается.

– А еще осенью жить нехорошо, – говорю неожиданно, вслед и невпопад. – Особенно если еще и в дождь…

Он, судя по всему, сглатывает. Прямо в трубку.

– Бухаешь, что ли? – интересуется брезгливо.

Задумчиво смотрю в окно.

– Компанию составить хочешь? – невежливо бурчу в ответ.

Ну вот, да, такие своеобразные отношения. Хотя вот как раз тут я, конечно, не прав. Начальство все-таки.

Но у меня сегодня повод есть.

Железобетонный.

Хотя я в последнее время все чаще и без всякого повода пью. К сожалению…

– Да пошел ты на хуй, – даже отсюда слышно, как он морщится, позабыв, что его глубокие морщины в телевизоре не закрывает уже даже плотный профессиональный грим. – Сегодня можешь бухать, разрешаю. Хоть до зеленых соплей. Но не увлекайся. Завтра в десять у меня в кабинете.

Теперь уже я сглатываю. Вот гад…

– Это за что так жестоко? – поражаюсь. – Сам же раньше двенадцати не придешь. Имей в виду, я тогда к твоему появлению уже совершенно точно опохмелюсь. Причем не единожды. Возможно, даже в твоем кабинете. И вообще…

Он думает.

Вздыхает.

Я прям вижу, как прикусывает по привычке полноватую, чуть синюшную губу прилично пожившего, да и испившего – замечаю злопамятно, – свое человека. Во всех смыслах слова «испившего», кстати.

Я почему тут на полное мужское взаимопонимание и рассчитываю: Главный в этом смысле человек правильный. Он в свое время не только отлично работал, как один из лучших профессионалов в нашей не самой простой среде, но и довольно славно так выпивал.

Да и сейчас, поговаривают, не сказать, чтоб совсем уж успокоился с этим делом.

Но уже не в старых, не