Воины-интернационалисты из Беларуси в гражданской войне в Анголе 1975-1992 - Александра Владимировна Кузнецова-Тимонова

Управлении Тыла. Были советники – кубинские и наши. И наши многие были очень ленивые, статистику по заболеваниям не делали, только если поверхностную. И когда встречались наши советники и кубинские, наш просил кубинца дать ему на пару дней свой отчет – будто бы сверить со своим и сделать вывод, а сам и не написал ничего. А отчет был – военная статистика уровня распространения тропических заболеваний в НРА. Кубинец отчет дал. И меня тот советник резко хватает: срочно переводи с испанского на русский, я почитаю, сравню, и потом переведешь на португальский. Понятное дело: самому писать лень, а так получится, что все сведения бьют в цвет, кубинцы и советские одинаковые результаты накопали.

Я когда перевел этот отчет по заболеваниям, то просто испугался, вообще всего бояться начал.

Если еще вспоминать о профилактике, то нам дали таблетки, чтобы предупредить малярию, делагил, или как его еще называли. Только у меня был друг нормальный, полковник, военврач, который миссию нашу обслуживал. И он мне сказал: эти таблетки – ерунда, ты лучше каждый вечер по сто грамм прими, и желательно чистого джина, потому что он с хинином, и ни одна малярия тебя никогда не зацепит.

Малярией я действительно не заболел. Зато два раза болел болезнью, которую наши врачи называли «африканский грипп». Не знаю, что это именно такое, но хорошо помню, что жена плакала и мысленно со мной, наверное, прощалась, потому что я даже говорить уже не мог. Такая слабость страшная, лежишь, как мертвый, глаза закрыты, ни пошевелиться, ни говорить не можешь. В госпиталь меня несли, привезли и принесли, потому что я был вообще как кукла. Жена со мной разговаривает, а я слышу, только ответить ничего не могу, даже глаза открыть не могу. Таблетки никакие пить тоже, естественно, не мог, уколами меня вылечили.

– Где Вы жили в Луанде?

– Я жил на «Куке» – так назывался наш дом. Постоянно действительно жили в Луанде – правильнее сказать, постоянно туда возвращались. А побывать пришлось во всех провинциях.

Сначала, первое время по приезде, я жил на территории нашей военной миссии: там было что-то вроде общежития. Когда стал членом экипажа Ан-26 ГВС, переселился на «Куку». У нас в экипаже было три майора – бортинженер, штурман и командир корабля. В авиации, насколько я знаю, чтобы майоры были летчиками – это очень редко, обычно они на такой должности уже командующие, но не летающие. Сначала мы все жили в общежитии, но так ведь долго не могло продолжаться, как это – экипаж ГВС и без квартир! Тем более жены оставались в Союзе, потому что пока квартиру не получишь, жену не привезешь, некуда. Я получил квартиру на «Куке» через четыре месяца, и тогда ко мне прилетела жена. Кто служил без жен – жили на территории самой военной миссии.

На «Куке» меня поселили как члена экипажа ГВС. Все наши летчики жили там, и если поднимут по тревоге, то все мы должны были находиться в одном месте, чтобы самолет был в полной готовности. Когда нас поднимали по тревоге, я был и за водителя, и за бортпереводчика. У нас был «уазик», на котором мы добирались до аэродрома. Меня там срочно научили водить (улыбается), чтобы экипаж наш был мобильным, до Анголы я машину не водил. От «Куки» до аэродрома недалеко, так что добирались до самолета быстро, раз – и на взлет. Если боевая тревога – то мы через двадцать минут после подъема уже были в самолете.

– После того как Вы ушли с должности бортпереводчика Ан-26 ГВС, чем стали заниматься по службе?

– После первого года службы уже наработался кое-какой опыт работы переводчиком. Поэтому когда я «спустился с небес на землю», я фактически стал правой рукой старшего референта. Надо сделать ответственное дело – он отправлял меня, кидал всюду. Я и с посольством работал, и еще с кем только не работал. В основном я работал на отдел кадров – должен был встречать наши группы вновь прибывшие и готовить к отправлению в Союз тех, кто улетал. То есть, аэропорт, посольство и так далее.

Переводить тоже приходилось, именно на торжественных, ответственных каких-нибудь мероприятиях. Надо, например, на банкет пойти – это, что называется, «не для прессы» (улыбается). Старший вызывает: ты, ты и ты, идете на банкет. Пей поменьше и думай, что ты переводишь и как тебя поймут. Потому что могли произойти такие случаи, когда наши генералы «перебирали лишку» и начинали высказываться, скажем так, невежливо в отношении ангольцев. Например, ты им переведи, что нам захватить эту страну – раз плюнуть, что пять минут – и Ангола наша, и так далее… Сидит кубинский военный атташе за столом, сидит министр обороны Анголы, и тут такое наши начинают говорить. Я, конечно, перевожу, что-то вроде «наши страны – лучшие друзья», они обнимаются, лобызаются. На следующий день советник с похмелья спрашивает, что было на банкете. Я рассказываю, как есть: мол, товарищ генерал, было так-то и так-то. Он как сидел, так сразу и вспотел: «Саня, ты только никому! А что ты сказал?» Я отвечаю, что сказал, что наши страны – лучшие друзья, и если что, то друг за друга грудью встанем. У советника сразу от сердца отлегло: «Спасибо!» Так вот переводчик спасал периодически ситуацию, потому что иногда наших высших офицеров, что называется, «заносило». Могли начать хвастаться мощью советского оружия, мол, сейчас тут пару наших подводных лодок всплывет, и Ангола в пять минут наша, десантники и морпехи наши вас сразу захватят.

На таких мероприятиях мы работали уже не переводчиками, когда ведешь голый перевод, а дипломатами, представителями страны, отвечавшими за ее образ и престиж.

– Часто ли случались такие ситуации, когда Вам как переводчику приходилось сглаживать какие-то конфликты?

– Такого, чтобы всерьез офицеры наши и ангольские между собой сцепились, в моей практике не было. И это хорошо. Только если на банкете, когда себя не очень хорошо наши офицеры контролировали.

– Когда Выработали на земле, в районы боевых действий приходилось выезжать?

– Нет. Тогда я работал уже только в столице.

– Первое Ваше столкновение с войной было каким?

– Такое не забывается. Тем более что у меня первое попадание под бомбежку совпало с самым первым вылетом. Мало того, что бортпереводчик из Чкаловской дивизии улетел и не научил меня работать как положено, руки-ноги тряслись. Представляете, первый вылет – и первая бомбежка. В самом начале моей командировки, осенью 1979 года.

Было это так. Мы прилетели в Лубанго, и в тот день там юаровцы разбомбили завод. Мы думали, что это кубинцы заходят на посадку… Стоим возле самолета, курим, ждем. Вдруг –