Выписка из журнала маневренных карточек (За период с 04.07.1977 по 17.11.1998) - Павел Георгиевич Вишняков

Выяснилось, что для вызволения лейтенанта из КПЗ потребовалось внести залог, и вся сэкономленная на экскурсиях валюта «Дружного» ушла в бюджет Гибралтара. У комбрига Жаринова были серьезные основания думать, что гидроакустический лейтенант живым до Балтийска не доберется, поэтому каждые 4 часа он вызывал его на связь и беседовал с ним на разные душеспасительные темы, собиравшие благодарную аудиторию на мостиках всех трех кораблей.

……

На причалах Ара-губы толпился народ, яркими пятнами на фоне черных шинелей выделялись одежды встречающих жен и детей. Заломив лихую дугу, корабли задним ходом пятились к причалам, поданы бросательные, пошли проводники, швартовы макнулись в холодную свинцовую воду – мы дома!

Совершенно неожиданно на причале, куда только что сошли первые мореплаватели, возникло судорожное движение: несколько женщин, активно жестикулируя, что-то громко и недружелюбно объясняли группе офицеров и мичманов, норовя перейти к физическому контакту в виде пощечин. Приглядевшись, я опознал бригаду гибралтарских искателей приключений, ничего себе, думаю, даже до дома доехать не успели…

Злую шутку с этими героями сыграло разрешение звонить домой с моря – об их успехах на фронтах любви Видяево жужжало уже на следующий день после их свершений, разумеется, женам героев доброжелатели сообщили массу подробностей, которыми эта история, передаваемая «сарафанным радио», обрастала со дня на день.

Разборки в семьях и на бригаде шли долго – комбриг с бригадным комиссаром лгали женам во спасение героев-моряков, проводились очные ставки в поисках источника слива информации. Секс-террористам пришлось надругаться над розовыми воспоминаниями и, при большом скоплении народа, сознаться, что «ничего не было, просто нажрались на дармовщинку». Объяснения были приняты с пониманием, «мир в человецех» наступил, а я задумался о причудах судьбы, затягивающей меня в водоворот подобных забавных историй…

Такие дела.

Диалектизм

Возвращались из Североморска со сборов группировки РПЛС.

Комбриг Смирнов – человек решительный, подверженный настроению, – в поездку взял костяк штаба бригады. В костяк вошли флагманские специалисты – штурман, начальник ПВО, минёр, ртсовец и кпунист. Начальник штаба Жаринов не поместился в уазик и был оставлен бдить бригаду с массой сопутствующих этому делу указаний. Комбриг бы сам с удовольствием не поехал, а отправил Жаринова, но ноблесс оближ, поэтому указания были официальные, прилюдные и невыполнимые.

Предчувствия комбрига оправдались – в очередной раз арагубские тактические находки были высмеяны, способность штаба управлять силами в море была подвергнута сомнению, а уровень взаимодействия с приданными самолётами Ил-38 на разборе не обсуждался ввиду отсутствия взаимодействия как такового.

Обстановка в уазике была мрачной, насупившийся комбриг пялился в лобовое стекло, а все попытки поговорить на нейтральные темы пресекались его энергичными инвективами в адрес отважного инициативщика: «Вы бы помалкивали, флагманский штурман, стыдливо – после ваших рекомендаций на тренировке вам не анекдоты рассказывать, а последнее слово в заседании военного трибунала произносить…»

Так и ехали – в гнетущей тишине. Проехали североморское КПП, комбриг буркнул: «Через Мурманск, заезжаем в Океан,» и снова скрылся в поднятый воротник тулупа, засопев дремотно.

Молодой водила, выехав на Кольский проспект, крутил башкой в разные стороны, пытаясь разобраться, как ему заехать к Океану, вместе с башкой крутился и уазик. На одном из таких разворотов Смирнов вылетел из дрёмы, пророс в ситуацию, непечатной командой выставил уазик на верный курс и, повернувшись вполоборота к костяку, произнёс тираду, заклеймив нашу неспособность разбираться в любой обстановке, даже такой элементарной, как два светофора и стоянка у магазина. «Себе дороже – советы давать,» – буркнул под нос начальник ПВО, и был уестествлён.

В магазине нас ожидала суета сует – толпа бурлила, формируя несколько очередей-ручейков. Основная масса народу стремилась к бассейнам, над которыми висели обрывки обёрточной бумаги с указанием товара: «Форель озёрная». Именно в эти очереди мы и расставились в готовности переместиться в ту, которая быстрее.

Мне не повезло – комбриг, пометавшись по торговому залу, пристроился за мной.

По мере подхода к бортику бассейна мы стали высматривать желаемую форель, которая кишмя кишела в воде. Мощная тётка по указанию покупателя вылавливала рыбку сачком на длинном черенке и отправляла её товарке на весы. Вдруг я увидел криво висящее объявление на этих весах: «В нашем магазине производится чекушение живой рыбы», и спросил тётку с сачком: «А чекушание это что?»

«А вот что!» – тётка лихо выловила трепыхавшуюся форель из сачка за хвост и с размаху пару раз шарахнула её башкой о цементный бортик бассейна.

В наступившей тишине наш с комбригом смех явно произвёл на окружающих неблагоприятное впечатление. «Что ты ржёшь, Паша?» – комбригу явно стало неудобно перед окружавшими нас гражданскими людьми. Да как же, – говорю, – тут не ржать: прямо как нас в Североморске чекушнули – за ноги да головой об угол. Разулыбавшийся командир соединения отбросил условности и громко скомандовал тётке: «А ну-ка чекушните нам десятка полтора, да покрупнее!»

До Видяева ехали, оживлённо обсуждая прошедшие сборы, к месту и не к месту вставляя новое словечко, которое прочно вошло в обиход офицеров 130 бригады.

Джон Буль

Вспомнилось тут. Я же знаком с людьми, которые проголосовали за брехит. Дело было в 1996, когда бпк «Алмирал Левченко» под командованием Ореста Гурьянова заходил в Портсмут и Плимут на очередной юбилей королевы Елизаветы. В походном штабе были и мы – Михаил Готовчиц и я.

Причал в Портсмуте нам дали в замечательном месте – в Исторических доках, в непосредственной близости от Виктори и замечательного магазинчика с морскими сувенирами, таких сувениров я больше нигде не встречал. Кое-какие ещё живы до сих пор.

Режим схода с корабля был щадящим – в светлое время свободно, в форме. Ноги бегали бодро, и за три дня я довольно много успел увидеть в этом городе, где на каждом шагу – Нельсон (в Плимуте – Дрейк, кстати). Но были места, в которые пешком идти было нерационально – по времени.

Разузнав про городской транспорт, я дождался автобуса, залез в него и стал считать остановки. Но что-то пошло не так – центр города с аккуратными домиками, вывесками и бульварами сменился фабричной застройкой, краснокирпичной, знакомой мне с детства по морозовским фабрикам. Да и народа в автобусе поубавилось, а искомого D-day museum не наблюдалось.

Будь, что будет – махнул я на ситуацию рукой, доеду до конечной, развернусь, и вернусь в исходное. Конечная оказалась минутах в 30 от пункта отшествия, водитель заглянул в салон и вопросительно поглядел на меня. Пришлось выходить – двери закрылись, а водила удалился во дворы.

Вокруг меня высились двух- и трехэтажные кирпичные дома, которые у нас называют казармы. Расставленные квадратно-гнездовым способом, они образовывали