Выписка из журнала маневренных карточек (За период с 04.07.1977 по 17.11.1998) - Павел Георгиевич Вишняков

незаметно, проходила быстро и закончилась проверкой с итоговой оценкой «неудовлетворительно». Начальство, смекнув, что в обстановке нарастающей гласности, демократизации и тотального восстановления ленинских норм партийной жизни (идет апрель 1989 года!), гайки закручивать больше нельзя, решило перегнать корабль в Ара-губу, где устроить нечто вроде санатория, отпустив офицеров-мичманов по домам на затяжные выходные, а уж потом показать нам кузькину мать.

Нечего и говорить – решение военного совета бригады было встречено с одобрением, приготовление к бою и походу прошло в экстренном варианте, Кольский залив проскочили с нарушением скоростного режима, предусмотренного Правилами рейдовой службы, едва не сорвав кильватерной струей приемный буй в точке «Яко».

На входе в Мотовский залив удача нам изменила – посты велели задержаться, оперативный флотилии, управлявший переходом, на связь не выходил, на саркастические и обидные реплики со стороны комбрига не реагировал…

Двигаясь вдоль Мотовского залива дошли до точки поворота в Ара-губу, развернулись на обратный курс – и так несколько раз. Попытавшись воззвать к совести оперативного флотилии и получив на этот раз корректное и холодное приказание действовать в соответствии с указаниями, а именно – ждать! – комбриг взбеленился, взъерошился и начал негромко характеризовывать оперативную службу флотилии, командира дивизии, постепенно переходя на начальника штаба и группу его прихлебателей, поехавших в Ара-губу на уазике…

Движение тридцатиминутными галсами туда и обратно расслабляет вахту, рутинное наблюдение ничего не добавляет к общей картине обстановки, неизменной уже несколько часов, возбуждение сменилось дремотным оцепенением, изредка нарушаемым докладами из БИПа и с сигнального. Так и прохлопали все доклад о появлении на входе в Мотовский надводной цели, который совпал с решение комбрига наплевать на все условности и приказания и ложиться на курс 238 для входа в базу. Зазвенели колокола громкого боя, начали готовиться к плавания в узкости, как вдруг из «Рейда», включенного на дежурном 16-м канале прозвучало: «Бугель-944, я Бугель-051. Старшего на борту к аппарату».

Комбриг, запутавшись в тулупе, подскочил к «Рейду» и тоном, не предвещавшим ничего хорошего, спросил: «Что имеете для меня?» Шум в динамике пропал и зазвучал знакомый тенорок первого заместителя Ком СФ Касатонова: «Бугель-944, здесь самый большой Бугель!» после чего последовали вопросы, на которые невозможно было дать ответы, оскорбления, на которые невозможно было отреагировать, и сомнения в профессиональной пригодности комбрига и командира, возразить на которые было нечего. Эта цель, которую мы обнаружили непосредственно перед поворотом в Ара-губу, которая на момент поворота влево была слева по корме кабельтовых в 60-ти, и никто даже не пытался обсчитать её элементы движения, был крейсер «Киров» – флагман Северного флота, летевший скоростью 28 узлов в Западную Лицу по кратчайшему пути. А мы, деревенские, пересекли его курс прямо по носу, за что и получили порцию крайне обидных сравнений, на которые Касатонов был большой мастак, и его обещание лично разобраться с обстоятельствами этого дела по его возвращению из морей.

По окончания связи Касатонов и «Киров» были подвергнуты жесточайшей критике со стороны присутствовавших на мостике, «зазнался», «эскадра обнаглела» – самые мягкие определения звучали громко и в полной уверенности в собственной правоте.

Подойдя к причалу мы узнали, что на рубеже «Нордкап-Медвежий» терпит бедствие наша лодка К-278, обстановка крайне сложная, руководит спасательной операцией Касатонов, вышедший к месту катастрофы на крейсере «Киров». В Западную Лицу он заходил забрать Командующего и офицеров флотилии пл.

Лодку эту в СМИ назвали «Комсомолец».

Такие дела.

Заход в Гибралтар

Скалу я видел много раз, перебираясь из Средиземного моря в Атлантику – и обратно, – еще с курсантских времен. Выступающая из тумана, хорошо различимая на экране радиолокатора, являющаяся участницей многих легенд – включая моих любимых битлз: Леннон здесь регистрировал свой брак с Йоко Оно. Со стороны Средиземного моря на Скале заметно громадное пятно – водосборник для накопления дождевой воды – в памяти Вторая мировая война всплывает, непотопляемый авианосец Royal Navy…

Проход Гибралтарского пролива, как, впрочем, и любой другой узкости, всегда был сопряжен для кораблей ВМФ СССР с известными трудностями – не навигационными, нет, – организационными: бегут иногда морячки, манит их к себе Запад с его соблазнами, марихуаной, кока-колой и свободной любовью. Проход Гибралтара начинается заранее – с тренировочных учений по расстановке и инструктажу вахты бдительности, зам с особистом вычитывают списки, проводят занятия, пугают перспективами – не доплыть, далеко, унесет в Африку, да еще и приказ стрелять на поражение…

Каждый раз такой проход заканчивался моим внутренним рассуждением о том, что не видать мне этих берегов, как своих ушей…

В 1993 году были мы на боевой службе в Средиземке – удалось Главкомату ВМФ выпихнуть два скр проекта 1135 обозначить «демонстрацию флага», пройтись по нашим бочкам, поменять на них надписи «Собственность СССР» на «Собственность РФ». Война в Югославии уже шла, резали там братья-славяне друг друга ожесточенно, перед выходом шли разговоры о возможности нашего участия в операции по обеспечению эмбарго на поставки оружия в эти воюющие края.

Но с самого начала боевой стало понятно, что до нас нет никакого дела – лениво писались телеграммы о проходе контрольных точек на Компас в копии Дворцу, с ленцой игрались учения, командиры «Бессменного» и «Ленинградского комсомольца» и присоединившегося к нам балтийского «Дружного» с обиженными лицами выслушивали претензии офицеров походного штаба, коего я был начальник. Комбриг Жаринов, проявляя недюжинное умение в вопросах управления воинскими коллективами, занимал на этих разборах позицию Зевеса-громовержца, кидаясь молниями по площадям, чем немало взбаламучивал обстановку, не давая созреть тине и ряске в нашем прудике.

Изрядно порадовало нас распоряжение по связи – первый раз за много лет нам было разрешено звонить домой, что было непохоже на обычные дела, враг-то продолжал подслушивать, но, видимо, это было уже не так важно – все секреты государства продавались оптом в московских кабинетах.

Много можно рассказать об этой боевой – о заходах в Стамбул, Новороссийск и Тартус, о гонках за ошалевшими от нашей наглости иностранными судами у выхода из Суэцкого канала в поисках буксира «Фотий Крылов», о докторе Ване Кувшинове – в штормовых условиях он провел сложнейшую хирургическую операцию и спас матросика, о преследовании американской лодки, которую прищучили мы в надводном положении, считай – со спущенными штанами… Но сейчас – о Гибралтаре.

Финиш боевой был близок – пользуясь средиземноморской погодой, экипажи целыми днями торчали на верхней палубе, обозначая покраску, уход за техникой, да все, что угодно – лишь бы понежиться на солнышке! Радио из Москвы, ставившее нас в известность о деловом заходе в Гибралтар, было, как я понимаю, логическим завершением жариновской интриги по организации всей нашей боевой службы. Передвижения личного состава в погоне за Солнцем приобрели смысловое наполнение, к ним