Особый отдел империи. История Заграничной агентуры российских спецслужб - Александр Николаевич Борисов

Достойна внимания гибкость, которую продемонстрировал Рачковский в сложной революционной обстановке летом и осенью 1905 года.

«Мне не совсем понятно, — писал об этом периоде бывший начальник Петербургского охранного отделения А. В. Герасимов в книге „На лезвии с террористами”, — но Рачковский явно повел кампанию за уступки. На словах он стоял за монархию, за самодержавие, а на практике поддерживал предложения в пользу реформ. Ход его мыслей был примерно таков. Университетская автономия — одно из главных требований интеллигенции. Если дать автономию, то удастся успокоить, удовлетворить эту интеллигенцию. Конечно, отрицательная сторона заключалась в том, что при автономии в университете начнутся сходки и митинги. Но, в сущности, это даже хорошо. Ибо студенты тотчас отойдут от революции и полиции будет легко повести борьбу с революционным движением. Так думал Рачковский, не раз развивая свой план».

Все симпатии Петра Ивановича были теперь на стороне Витте, считавшего, что о совместной борьбе против анархии лучше всего договориться с интеллигенцией и торгово-промышленными кругами. Герасимов констатирует:

«С разных сторон я получал сообщения, что он развивает большую деятельность, посещая всевозможных высокопоставленных лиц и ведя с ними различные политические беседы. Особенно часто посещал он С. Ю. Витте».

Подписание царем манифеста 17 октября Рачковский встретил восторженно: «Слава Богу! Завтра на улицах Петербурга будут христосоваться», — повторял он. Но скopo волна анархии и погромов охладила либеральные настроения Рачковского. Яркое свидетельство тому — его «Записка» Трепову от 8 ноября 1905 года с предложением ввести в Петербурге режим чрезвычайной Охраны.

Легкость, с которой была получена полнота гражданской свободы, вызвала у представителей революционного движения излишнюю самоуверенность. Растерянность правительства была принята ими «за признак того, что история может идти неестественно быстрым путем». В результате, подчеркивает Рачковский, правительству предъявляются все новые и новые условия. «Революционные партии», в первую очередь социал-демократы и социалисты-революционеры, не скрывают, что цель их деятельности — свержение самодержавия и разрушение империи. Дальнейшие уступки революционерам немыслимы, поскольку «льготами, дарованными манифестом», фактически исчерпалась «полнота политических прав, достижимых в империи без уничтожения ее». Общественно-политическая ситуация в стране такова, что дело идет к вооруженному восстанию, констатирует Рачковский. Это обязывает правительство к самым энергичным действиям по «сосредоточению и координации всех своих сил в целях подавления наступающего мятежа». Первым шагом должно стать объявление столицы империи на «положении чрезвычайной охраны», что совершенно необходимо для обоснования действий по подавлению революционного движения в стране. Это предусматривает аресты «личного состава» Союза Союзов и Совета рабочих депутатов, других оппозиционных организаций, закрытие неугодных правительству газет, ограничения на проведение забастовок, митингов, шествий и демонстраций и ряд других антидемократических мер.

Однако предлагаемые мероприятия, по мнению Рачковского, «несомненно, будут истолкованы как признаки явного посягательства правительственной власти на возвещенные манифестом 17 октября свободы». Но бояться этого не следует, поскольку «режим истинной гражданской свободы может и должен быть водворен тогда, когда законопослушное большинство в покойном течении жизни получит уверенность в обеспечении заботами правительства своих человеческих прав. Утомленное и ныне запуганное население с благодарностью оценит последовательность действий правительства в проведении строгой законности как основы свободы. И первой свободой его будет освобождение от своеволия мятежников».

Трепов, перемещенный после 17 октября 1905 года на должность дворцового коменданта, поддержал Рачковского, начертав на «Записке»: «Почти все пункты можно принять, но об этом следует обсудить самым подробным образом».

Тем временем в верхах возобладали иные настроения, и записка Рачковского была расценена как несвоевременная. «Виновата» в этом была революция или, вернее, созданная 17 октября 1905 года новая политическая реальность. Последовала вслед за царским манифестом волна отставок.

Назначенный министром внутренних дел П.Н. Дурново был старым недоброжелателем Петра Ивановича. Стало очевидно, что с возвышением Дурново карьера «гения политического сыска» подошла к концу. Действительно, уже 3 декабря 1905 года в докладе на высочайшее имя Трепов вынужден был поставить вопрос об освобождении Петра Ивановича от заведования политической частью Департамента полиции. На отставку Рачковского существенно повлияло его неудачное предложение по введению «чрезвычайной охраны» в Петербурге. Внешне же уход Рачковского был мотивирован необходимостью восстановления «в интересах единства управления делами»» функций директора Департамента полиции (эту должность с ноября 1905 года занял Э. И. Вуич). Резолюция царя на рапорте Трепова об отставке Петра Ивановича гласила: «Согласен, но сожалею. Рачковскому назначить в награду 75 тысяч рублей из секретных сумм Департамента полиции и представить к ордену Станислава I степени».

Лишившись ключевого положения в Департаменте, Рачковский тем не менее сохранил должность чиновника особых поручений IV класса при Трепове. «При таком положении, — отмечал в своем представлении Трепов, — действительный статский советник Рачковский остается в моем непосредственном распоряжении для исполнения ответственных поручений в области «высшей политики и руководства надзором за правильностью розыскного дела в Империи». Однако с реальным увольнением Рачковского от должности вице-директора Департамента полиции не спешили. Напротив, именно на декабрь 1905 года приходится пик его полицейской активности. В первую очередь это было связано с ролью, которую сыграл Рачковский в подавлении восстания в Москве. Все аресты здесь, в том числе и членов Московского комитета РСДРП, были во многом делом его рук.

Как вспоминал впоследствии бывший сотрудник охранки Бакай, ездивший в декабре 1905 года в Москву, он сам был свидетелем того, как «Рачковский привозил пудами погромные прокламации, печатавшиеся в Департаменте полиции…».

Речь идет о так называемой «типографии», оборудованной Рачковским в здании Санкт-Петербургского жандармского управления и находившейся под непосредственным управлением ротмистра М. С. Комиссарова. На печатном станке, отобранном у революционеров, здесь в 1905 году действительно печатали прокламации патриотического содержания. Когда же объем работы возрос, Рачковский приобрел в Европе более совершенное оборудование и установил его у себя в секретном отделе. Конечно, с формальной стороны его деятельность, как отметил в своих мемуарах Витте, носила незаконный характер. Но по сути своей попытка опереться в борьбе с революцией не только на силу казачьих нагаек и солдатских штыков, но и на силу печатного станка, силу слова, свидетельствует о большом уме и практичности Рачковского.

«ОБО ВСЕМ ЗНАЕТ, ВО ВСЕ ВХОДИТ…»

Сотрудничество с Г. Гапоном. — Попытка вербовки эсера И Рутенберга. — Разоблачение Гапона эсерами. — Вынесение эсерами смертного приговора Гапону и Рачковскому. — Убийство Гапона. — Характеристика деятельности Рачковского в 1905–1906 годах. — Предложение Дурново об отставке Рачковского. — Интриги Рачковского против Витте. — Рачковский в роли негласного политического советника И. Горемыкина. — Руководство Рачковского монархическими организациями. — Задача нейтрализации Думы — Очередное «увольнение» Рачковского. — Рачковский в роли свидетеля по делу А. Лопухина. — Смерть Рачковского. —