Альпийские снега - Александр Юрьевич Сегень

Павел и Мария конечно же вместе со всеми ходили послушать пламенного пропагандиста космонавтики и тоже не понимали всех его выкладок и формул, но осознавали главное: впереди у Советской страны еще и такое — космическое будущее.

В Бугринской роще на средства, собранные молодежными организациями, открылась станция юных натуралистов. В июле прошел первый городской слет пионеров. В августе стали отмечать Всесоюзный день индустриализации и основали Сибирский химический политехникум, начало работать Новосибирское бюро погоды. Осенью при Институте народного хозяйства открылась Новосибирская краевая научная библиотека. Организована артель «Симфония», производящая балалайки, гитары, мандолины, баяны, гармони, аккордеоны. Появилась своя городская студия «Кино-Сибирь» — будем собственное кино снимать! И вскоре вышел первый номер киножурнала «Сибирь на экране». Оперетта отделилась от Сибгосоперы и нашла свое пристанище в новом театре. Открылся Институт народного хозяйства со своим общежитием и двумя клубами — «Юный ленинец» и «Деловой клуб». На месте бывшей часовни поставили сначала памятник рабочему, а затем — скульптуру Сталина. Открылась первая Центральная поликлиника. Расширялся автопарк города, появлялись новые автобусные маршруты, все чаще по улицам сновали такси.

Блаженное время! Вставая утром, гадали, какое новшество придет в их жизнь сегодня. Бежали к настенному численнику смотреть, какой нынче памятный день. Боролись с пережитками прошлого, особенно с пьянством. Страшно сказать: ежедневно Новосибирск выпивал пять тысяч литров молока, а водки и пива — в пятнадцать раз больше! И все равно — наш паровоз, вперед лети, в коммуне остановка, мы беззаветные герои все, и вся-то наша жизнь есть борьба!

— Ну, поехали отсюда, — сказал Павел Иванович жене и дочкам, сгребая с полки фотографию 1929 года, с которой прожил две недели в Архангельском, все-таки приложился к карточке губами, будто к иконе, и спрятал в тонкий отсек чемодана.

У подъезда главного корпуса попрощался с друзьями:

— Ну, архангелы, я сегодня, вы завтра. Надеюсь, не навсегда прощаемся.

— Телефоны, адреса имеются, — сказал Туполев. — Наша земная шарашка, она хоть и большая, а маленькая.

— Созвонимся, спишемся, — добавил Фалалеев.

Когда сел в машину, Гаврилыч сразу похвалил:

— Ну, вы как огурчик. Мне бы так отдохнуть.

— Я на излечении был, а не отдыхал, — стыдливо буркнул Драчёв.

— Мне бы тоже подлечиться, — вздохнул Гаврилыч, — да здоров как черт! Все в норме.

Когда подъезжали к Москве, он сообщил:

— Хрулёв велел сразу вас к нему привезти.

— Вот как?

— Какие-то сюрпризы для вас у него.

— Что за сюрпризы?

— Не велено знать.

С этих слов Гаврилыча стало на душе нехорошо. Он принялся напряженно припоминать, о чем мог проболтаться во время душевных расслабленных бесед в Архангельском, какие слова Кунц мог записать в свое досье на него. Помнится, однажды он подловил его, что вермахт в данный момент лучше снабжен, чем Красная армия, благодаря ограблению оккупированных земель. Оно, конечно, соответствует действительности, но зачем было такое выкладывать? Так, что еще? Про то, как резину для лыж добывали. Ну, это совсем пустяки. Про водку уж слишком много наговорил, и что не согласен со Сталиным по поводу необходимости ее выдачи. Это острый момент. Еще что-то он не то говорил, всего не упомнишь. Портреты в газетах, пропитанные несгораемой жидкостью... Проклятый язык!

Уж скорее бы на Гоголевский бульвар да узнать свою участь. А пока только Серебряный бор миновали. Ехали еще минут сорок, а показалось — сутки! Ну, наконец-то величественное здание Наркомата обороны, четыре года назад вознесшееся над Москвой своей красивой башней в стиле ар-деко.

— А вот и наш Повелеваныч, — сказал генерал-лейтенант Хрулёв непонятно каким голосом, приветливым или ироничным.

— Здравствуйте, Андрей Васильевич, — откликнулся генерал-майор Драчёв, пожимая руку сталинского заместителя по Наркомату обороны. Входя в его кабинет, он взял себя в руки и держался с присущим ему достоинством.

— Что-то вы у нас там заотдыхались.

— Находился на излечении. А я говорил, что пяти дней достаточно. Полностью здоров и готов к дальнейшему несению службы.

— Вижу. Лицо помолодело. Радоновые ванны принимали?

— Увы, нет. Но каждый день бассейн, гирудотерапия, сухие углекислые ванны. Прогулки на свежем воздухе. Беседы с приятными людьми.

— Гирудотерапия это пиявки? Помните, как Степан Астахов, когда узнал, что Аксинья ему изменяет с Гришкой, рвал их у себя с груди и топтал сапогами?

— А одна потом еще у него по сапогу ползла, — усмехнулся Драчёв. — А такого быть не может. Пиявка только в воде подвижна.

— Люди тоже бывают как пиявки. Кровь сосут. Только пользы при этом не приносят.

«Может, перейдем к сюрпризам?» — так и хотелось спросить Павлу Ивановичу. А Хрулёв замолк и загадочно смотрел на него. Некая усмешка сверкала в его глазах, и непонятно, добрая или злая. Он не спеша взял со стола листок бумаги и протянул Драчёву:

— Извольте посмотреть, что тут про вас написано.

Только бы не задрожала рука! Павел Иванович взял бумагу и стал читать:

Заместителю главного интенданта Красной армии

генерал-майору интендантской службы тов. Драчёву П.И.

В связи с убытием главного интенданта Красной армии генерал-майора тов. Давыдова к месту новой службы предлагаю Вам вступить в должность главного интенданта Красной армии и принять дела с 5 марта 1942 года.

Заместитель народного комиссара обороны Союза ССР

генерал-лейтенант интендантской службы Хрулёв.

— Спасибо, Андрей Васильевич, — отмяк Павел Иванович и, хотя знал, какое сегодня число, глянул на календарь: 5 марта.

— Считайте, что вы уже вступили в должность. Отдохнули, выздоровели и — вперед, заре навстречу!

— Служу Советскому Союзу! — отдал честь Драчёв. — Могу быть свободен?

— Нет, не можете, — ответил Хрулёв и снова бросил на нового главного интенданта загадочный взгляд.

«Сейчас скажет: “На вас поступил донос...”» Драчёв внутренне вновь похолодел. Но не может же Хрулёв назначить его и тут же снять с должности!

— Слушаю вас, товарищ заместитель наркома обороны.

— Орденская книжка при вас?

— При мне.

— Прошу сдать ее в отдел кадров.

Павел Иванович с испугом посмотрел на грудь Андрея Васильевича, украшенную орденом Ленина и двумя орденами Красного Знамени. У самого Драчёва грустно покачивалась на красной колодочке единственная награда — серебряная с красной звездой медаль «ХХ лет РККА».

— Не вполне понимаю, — пробормотал он.

— Чтобы вписали туда орден, — сказал