Над облаками - Владимир Викторович Мороз

Не обращая внимания на тянущиеся сзади красные полосы, Иван в горячке принялся ползти в сторону маячившего впереди леса. Вокруг продолжался бой, бойцы метались в попытке вырваться, падали, хрипели в красно-черном снегу…

Добравшись до деревьев, обессиленный от усталости и боли, Иван, отдышавшись, разорвал зубами упаковку бинта и, постанывая, принялся стаскивать валенки. Кровь, замерзая на ногах, больше не грела. Наоборот, словно иголкой, колола кожу. И лишь из небольших рваных пулевых отверстий всё еще пробивалась наружу, пульсируя.

Перемотав раны, Иван откинулся на спину, глядя в черное небо. Бой затихал, скатившись до редких выстрелов. Это победители добивали раненых побежденных. Жалость на войне – редкое явление, сродни чуду. Любое проявление человечности скорее рассматривалось как слабость и малодушие, особенно в период жестоких сражений.

«Неужели всё, отбегался», – думал Иван, чувствуя, как начинает замерзать. Эта мысль, словно назойливый комар, крутилась в голове, заглушая волю к сопротивлению, стараясь внедриться в мозг и завладеть им, отдав тело на погибель. Насмотревшись за свою войну разного, Иван прекрасно осознавал, что шансы выбраться живым из этой передряги практически равны нулю. Раненому всегда приходится хуже всех. Это мертвому легко, особенно если не мучался. Раз – и ты уже в аду или раю, как на небесах решат. А вот тем, кто еще цепляется за жизнь, куда труднее, особенно когда осознаешь свою полную беспомощность, которую с тобой должны делить живые, и для них ты уже не столько друг, сколько обуза.

Отгоняя мысли о смерти, Иван попытался подняться, цепляясь за ствол дерева. Сдерживая стоны, постоял, не решаясь сделать первый шаг. И когда всё-таки смог преодолеть себя, снова повалился на снег, скрипя зубами от боли. Ноги отказывались слушаться, не желая подчиняться хозяину. От нагрузки опять закровили раны, проступив пятнами на белых бинтах.

Вытерев накатившиеся слезы, Иван перевернулся на спину, глядя вверх. «Всё, конец».

К утру его, полузамерзшего, отыскал Илья, вернув из забытья.

– Ваня, – тряс друг его за плечи, – открой глаза, нельзя спать. Ты меня слышишь?

С трудом разлепив глаза, Иван легонько кивнул.

– Погоди, сейчас вытащу. – Илья срезал две еловые лапы, положил на них раненого товарища и потащил глубже в лес. Там, остановившись передохнуть, рассказал, как чудом вырвался из ловушки, пробившись на западную окраину Игожево, как застрелил появившегося прямо перед глазами немецкого офицера, так не вовремя выскочившего из избы, как обходил деревню, пробираясь к месту сбора, и услышал легкий стон.

– Долго жить будешь, чертяка! – улыбнулся он Ивану. – Доберемся до лагеря, там тебя Мухамедыч подлатает. А потом улетишь самолетом в госпиталь.

Поднявшись, Илья впрягся в импровизированные носилки и побрел дальше, волоча свою ношу.

Липкий снег противно скрипел, цепляясь за елочные иголки, задерживая движение, словно кто-то страшный тянул к обессиленному человеку свои костлявые руки, не желая расставаться с ним, стремясь забрать полученный шанс на жизнь.

– Товарищ подполковник, – Пустовгар, чернее ночи, висел над Гриневым, – почему остальные подразделения не ударили?

– Заблудились, – нахмурил брови комбриг, – понаберут идиотов в армию, ни компасом, ни картой пользоваться не умеют.

– Батальона больше нет. – Федор Ермолаевич, казалось, не слышал ответа. – У меня сегодня почти три сотни человек полегло. И это за один бой!

– Хватит распускать нюни! – поднялся Гринев. – Такова наша доля. Выдели людей для поиска раненых и заблудившихся. Собираемся в новом лагере на болоте Гладком. Туда выбросили продукты и боеприпасы. Всех, кого найдете, направляй туда. Это близко, всего три километра западнее Игожево.

Часто останавливаясь, чтобы передохнуть, к вечеру Илья смог дотащить Ивана до лагеря, пристроив среди таких же бедолаг, между которыми сновал врач батальона – невысокий скуластый татарин Мухамедов Фагим, сам получивший ранение в ночном бою.

Осмотрев нового поступившего и обработав простреленные ноги, Фагим кивнул Илье:

– Найди другу место в шалаше да наруби побольше лапника, чтобы не замерз. Напои чаем и сам попей, а то дыхание хриплое. Не хватало, чтобы разболелся.

– Как он? – Илья посмотрел на бледное лицо Ивана.

– Отвоевался. Кость на правой ноге раздроблена. Левая нога получше, но тоже не шибко хороша. Нужно делать операцию. А это только в госпитале, здесь нет возможности. Лишь бы сепсис не начался до эвакуации.

Не найдя места в переполненных шалашах, Илья пристроил раненого друга возле разлапистой ели, укрыв найденными поблизости плащ-палатками и ватниками, снятыми с умерших.

Накануне днем группа немецких автоматчиков пыталась прорваться в лагерь, их отогнали, но стало ясно, что такие попытки будут повторяться и дальше. Поэтому пришлось усилить оборону, выделив легкораненых и больных, которые могли держать оружие.

Соединившись в районе болота с бригадой Тарасова, Гринев получил новую задачу: атаковать деревню Меглино, содействуя атаке соседей на гарнизон Старое Тарасово. По плану десантники Гринева должны были выступить к вечеру 26 марта, но потепление, вызвавшее обильный снегопад, сильно задержало их. Мокрый снег, липнущий к лыжам, замедлял движение и без того обессиленных людей. Кроме этого, дорогу, идущую параллельно болоту, контролировали немецкие патрули с танками, и чтобы их обойти, понадобилось много времени.

Перед уходом Илья забежал к товарищу.

– Ванька, держись, дружище, скорее выздоравливай. Войко сказал, что со дня на день всех раненых эвакуируют, ждут хорошую погоду.

– Всё будет хорошо, – слабо улыбнулся Иван.

Лежать без движения было очень холодно. И хотя санинструкторы регулярно давали пить горячий отвар, его тепла хватало ненадолго. Иван понимал, что появившийся у него шанс очень призрачный, как белая занавеска родительского дома, пугавшая его в далеком детстве. Самолетов почти не было и раньше, не появятся и сейчас. К тому же раненых и обмороженных было очень много. А легкие У-2 могли захватить только пару человек, и то в специальных коробах, привязанных к крыльям.

Глава 21

После боя в Игожево в батальоне Пустовгара осталось сто пятьдесят человек, из которых почти три десятка были ранены.

– Всего одна стрелковая рота, – сокрушался Федор Ермолаевич.

Ночью с 26 на 27 марта 1-я бригада атаковала Старое Тарасово, пробившись почти до центра деревни. Однако, как и в случае с Игожево, получив подкрепление, фашисты выбили десантников в лес, нанеся им большие потери. Хорошую поддержку немецкому гарнизону оказали минометные батареи, находящиеся в Меглино, до которого бойцы Гринева не успели добраться.

На следующий день, уйдя юго-западнее, оставив лагерь с ранеными на попечение санитаров и небольшой группы бойцов, бригады начали прорыв через линию фронта, сосредоточившись между деревнями Лунино и Корнево.

Фашисты встретили наступающих огнем, не дав добраться до такого близкого выхода. Все попытки помочь десантникам с