Однажды на Украине - Сергей Николаевич Прокопьев

Всегда со скепсисом отзывался об экстрасенсах, колдунах, тут пошёл. У него был момент, ещё до меня, снял с себя крестик. Умер отец. Жить бы и жить, сорок шесть лет, столько хотел сделать. Его сильно избили, отобрали деньги. Дима тогда в армии служил, он обиделся на Бога – почему так несправедливо. Снял крестик, но со временем одумался. Когда встал вопрос крестить детей, согласился безоговорочно. Младшую дочь и Максика крестили в церкви в 242-м учебном центре ВДВ. «Крестимся у батюшки Дионисия, – Дима решил, – это военный священник ВДВ, у него даже есть прыжки с парашютом, наш человек». Для Димы ВДВ – это бренд. «Максик обязательно должен служить срочку в ВДВ, – повторял. – Чтобы настоящим мужиком был!» Собираемся ехать на крещение, смотрю, Дима надевает под рубаху парадную тельняшку, я заулыбалась, он: «Праздник ведь!» Максик захныкал при крещении, батюшка: «Что это де́сант у нас раскапризничался? А?» Максик затих, будто застыдился. И всё крещение держался.

Димин друг Саша, тоже спасатель, вернулся с СВО через десять месяцев, как мобилизовали. Ситуация такая, он женился на женщине с двумя детьми, подал документы на их усыновление, родной отец от них отказался. Когда Сашу мобилизовали, ещё не было суда, не оформлено усыновление. У них свадьба прошла в июле двадцать второго, а мобилизовали его в сентябре этого же года. Саша вернулся в Омск в августе двадцать третьего, Дима к тому времени уже уехал. Сашу в приказном порядке демобилизовали, когда в часть пришли бумаги на многодетность. У него был ещё сын от первой жены. Дима с Сашей поменялись местами. Саша обратно в спасатели, Дима из спасателей на фронт. Они созванивались, списывались и раньше, и когда Дима попал за «ленточку». Саша был на похоронах.

Свекровь не хотела кремировать, я настояла исполнить волю Димы. Он в своей жизни похоронил много людей – родственников, друзей. Два года назад погиб друг Борис, между собой парни звали его Буйвол. Был старше Димы. Вдруг заболел. Помню, Дима пришёл домой, сел на кухне опечаленный. «У Буйвола онкология, – сказал. – Всю жизнь в спорте, никогда не болел». Самое интересное, он вылечился. К болезни подошёл не как к трагедии, а как к жизненному испытанию, которое должен во что бы то ни стало преодолеть. Носа не вешал, лечился у медиков, сделали операцию, народные средства применял. И выздоровел. Был такой же непоседа, как Дима – на мотоцикле гонял, с парашютом прыгал. Разбился на приземлении, набрал скорость и не успел затормозить. Дима пришёл с похорон не в себе:

«Зачем так плачут, зачем так убиваются? Слезами не поможешь. Значит, человек выполнил свою миссию».

Таня замолчала. После паузы произнесла:

– Следуя этой логике, Дима что – тоже выполнил свою миссию? А как же я, дети? Смотрела на наших девчонок, как Дима с ними возился, с маленькими нянькался и когда подросли, смотрела и радовалась – какой замечательный отец! Говорила уже, что сама росла папиной дочкой. Отец души во мне не чаял. Ввёл в спорт. Вместе бегали. Умел увлечь. В музыкальную школу настоял пойти. И Дима для девчонок – это всё. Я остаюсь с Максиком, они на рыбалку. Где-то за железнодорожным вокзалом озеро, туда поедут, чтобы на вечерней и утренней зорьке порыбачить. Девчонки не боялись комаров, червей, лягушек…

Дима мечтал, Максик подрастёт, тоже будет с удочкой сидеть. Разве он свою миссию выполнил?

Этот вопрос Таня задавала прежде всего себе. Предполагаю, не в первый раз. Себе и Диме. Уверен, обращается к нему, оставаясь одна. Я долил в свою чашку чай из заварочного чайника, разбавлять кипятком не стал, хотелось покрепче. Помолчали. Таня вернулась к своему рассказу:

– После похорон Бориса Дима сказал: «Вот, спрашивается, зачем с телом носятся. Оно своё отслужило, душа улетела». Мы с ним тогда вот так же, как с вами, сидели на кухне. Он наказал: «Не надо заморачиваться с моим телом! Всё это – кладбище, памятник, оградка – лишнее. Кремируй, чтобы не гнило, прах развей». Я возразила: «Ты что умирать собрался?» – «Борис разве собирался, наоборот, хотел жить, лечебные травы искал, настои пил, берёзовый сок каждую весну собирал в больших количествах, а вон как получилось».

Развеивать Димин прах не стала, вернее, разделила на две части. Дима не просто сказал «развей», всё продумал, наказал: «Парням отдай, на мотоциклах поедут и сделают как надо, развеют за Омском». Одну часть праха подхоронили к Диминому отцу, вторую оставила до весны, друзья на байках начнут гонять, сделают, как Дима хотел.

Получилось, он до своего тридцатипятилетия не дожил семнадцать дней, а тело дожило, в день рождения кремировали.

…Распрощавшись с Таней, вышли с Сергеем в заснеженный город, неторопливо зашагали по улице. Декабрь выдался крайне непостоянным, мороз в один момент сжал красный столбик градусника до минус тридцати, чтобы через несколько дней поднять его до оттепели, затем снова крепко сжать. Долго не ложился на землю полноценный снег, наконец небо прорвало, Омск укрылся празднично белым одеялом, искрящимся в свете вечерних фонарей. Город готовился к Новому году, на детской площадке, в центре которой росла большая ёлка, строился ледяной городок. Городок, конечно, слишком громко, всё значительно скромнее – формировалась снежно-ледяная горка, неподалёку от неё высились объёмные в полтора человеческого роста ящики в количестве двух штук, под завязку набитые снегом, из коего будут ваяться главные действующие персонажи Нового года – Дед Мороз и Снегурочка. На этом сказочный городок заканчивался. На ёлке горели гирлянды, ярко напоминая мимо идущим – вы на пороге самого весёлого, самого красивого праздника, готовьтесь.

Мы простились с Сергеем на перекрёстке, где наши пути расходились, я направился в сторону своего дома. По дороге вспомнил Максика. Пока я разговаривал с Таней, он крутился рядом с Сергеем. Было видно, мальчишка испытывает потребность мужского участия, он показывал Сергею свои многочисленные машины, другие игрушки, что-то увлечённо рассказывал на непонятном своём языке, демонстрировал спортивные успехи – умение лазать по шведской стенке. Делал это с завидной цепкостью и ловкостью, сопя, вскарабкивался до самого потолка, без посторонней помощи уверенно слезал с верхотуры. Глазёнки горели от похвалы Сергея…

Когда-то давным-давно друзья туристы пригласили в выходной день на дачу. Повод собраться был более чем подходящий, один из нашей компании несколько лет назад женился, супругу выбрал из дальних краёв, увезла сибиряка за Уральские горы на Волгу, и вот он приехал в гости, омские друзья тут же бросили клич на большой сбор. Июль, летняя благодать, бродят по небу беспечные облака, тёплый ветерок шумит листвой ранеток и яблонь. Что-то мы выпивали, чем-то закусывали, громко смеялись, перебивая друг друга, вспоминали весёлое из походов на Тянь-Шань и в Саяны, поездок за город на туристические слёты. Все были возбуждены не столько вином, сколько возможностью снова оказаться рядом. Вокруг дорогие сердцу лица, сладкой музыкой звучат родные голоса, в суете городской жизни это случалось реже и реже. Одна женщина пришла с сыном. Славный мальчишка лет пяти, в красивой футболке, шортиках, ухоженный. Насколько помню, звали его Радик. Что бросилось в глаза – мальчишка искал мужского внимания. И так радовался, если кто-то из нас начинал играть с ним, выслушивать его сбивчивую речь, стоило откликнуться, тут же неотступно следовал за тобой, буквально прилипал. Каждый из мужчин понимал – надо держать Радика на расстоянии, иначе мальчику будет крайне горько в момент расставания. Его сердечко воспылает надеждой – ты с ним навсегда рядом, а ты всего-то на пару коротких часов. Жизнь Радика была наполнена наполовину, мама – это хорошо, очень хорошо, но ему нужен отец, мужское участие. Физический родитель никогда не жил с ними, имелась своя семья, хотя от сына, родившегося незапланированно на стороне, не открестился в материальном плане. Радик и его мать не перебивались с хлеба на воду. Будучи человеком состоятельным, отец Радика постоянно помогал им. И мама у Радика была не из кукушек, всю себя посвящала сыну, только мальчику недоставало отца…

Не под юбкой сидеть

Работая