Доброволец / Как я провел лето - Александр Васильевич Архипов

– Чалый, ты де, помылка акушера? – с явным удовольствием продолжал орать Медик, сидя на собачьей будке.

– Послушайте, военный! – не выдержала Тамара Михайловна, – Что ж вы так о своём коллеге? Мальчик уехал с нашим родственником по селу прокатиться. Они машину сделали, да будет вам известно.

Медик заметно покраснел, спрыгнул с крыши будки и, одёрнув давно не стиранную камуфляжную куртку с лоснящимся пятном на спине, пошёл в сторону входной калитки. Дойдя до выхода, обернулся и сказал, обращаясь к Ксении:

– Ну, тоди я пишов… Велено було повертатысь. Колы Чалый накотыться, нехай бижыть до штабу. Петрик дизнается про ёго прогулянки, голову видстрилыть, идиоту.

– А ты этому Петрику и не рассказывай про мальчишку… – вдруг перебила Медика Тамара Михайловна. – Вернётся – сам расскажет.

Медик ничего не ответил на совет старой учительницы, только поправил «профессорские» очки на толстом носу с красными прожилками и вышел на улицу.

– Между прочим, бывший декан Луцкого университета. Биологию читал, – неожиданно тихо сказала Ксения, брезгливо глядя на бурое пятно между острых лопаток уходящего Медика.

– Профессор? Значит, идейный. Для таких Бандера – бог! Точно расскажет про мальчишку, падлюка… – так же тихо ответила школьная «учителка» с сорокалетним стажем.

– Мам, а где наш Верный? – подцепив носком кроссовки собачью цепь, спросила Ксюша.

– Отпустила я его. Уж очень он на фашистов на этих кидался. Сказали, что пристрелят. Правда, неделю по ночам приходил, кормила я его. А потом пропал. Людка Палий говорила, что видела, как кто-то из нациков стрелял по нему, но не попал. С тех пор Верный и не приходит.

– Жалко. Папа и Сёма его очень любили. Ну что? Пошли моего «мужа» перевязывать. А, свекровь? – как-то печально улыбнувшись, сказала Ксюша. – Слушай, мам, вот бы у дяди Васи всё получилось. Знаешь, какой он геройский мужик… а машина у него… Ух!

Женщины обнялись и пошли в сторону крыльца дома. Но не дошли…

– Тамара Михална… Ксеня! – послышался из-за забора писклявый голос соседки.

Это была Людмила Палий. Бывшая непутёвая одноклассница Ксении и бестолковая ученица Тамары Михайловны. Неряшливо одетая, неухоженная молодая ещё женщина выглядела как продавщица «недельных» пирожков на ж/д перроне. Облокотившись на соседский забор, Людка с пьяной печалью в глазах смотрела на них, соорудив на одутловатом лице что-то наподобие скорбного выражения. Уходить она явно не собиралась. Отправив маму готовить перевязочный материал и медикаменты, Ксюша, застегнув свою спортивную мужскую «абибасовскую» куртку под самое горло, медленно пошла к забору.

– Тебе что-то нужно? Так вроде не воскресенье… не подаём сегодня. Хотя… вон груш нападало. Пособирай… они, кстати, с мясом, – с удовольствием съехидничала Ксения.

– Ну, зачем ты… – неожиданно всхлипнула Людка, – я с соболезнованиями, а ты меня унизить хочешь. Что война проклятая делает с людями… Черствеет сердцем народ. Ты у Митрича гробик заказывай, подруга. Он настоящий сделает, из досок, а не из фанеры. А хочешь, я с ним поговорю. Он мне, бесстыдник, должен за одну маленькую услугу. Скидку сделает. А мы свои люди, сочтёмся.

– Ты чего мелешь, дура? – прислушиваясь к звукам в доме, крикнула Ксения, невольно сжимая кулаки. – Какой тебе гробик?

– Да что ты, подруга? Что ты? – отшатнулась от забора неприятная личность. – Дядьку вашего после обеда убили. Вот… вижу, что новость это для тебя… Как и кто – не знаю, но труп дядьки твоего обгорелый и сгоревшую его машину сама видела. Туда сейчас укропчики на броне поехали. Я как раз тут с одним…

– Где это было? Как? Вот же вы твари… Зачем… – с ненавистью глядя на перепугавшуюся по-настоящему Людку, зло выдавливала из себя Ксения.

Не до конца ещё воспринимая всю глубину случившейся трагедии, Ксюша заметалась вдоль старенького деревянного забора, обдирая руки об облупившуюся краску. Невольно схватила в руки неизвестно откуда взявшуюся старую лопату и, замахнувшись на соседку, закричала:

– Говори, гадина!

– Не знаю, говорю тебе… Лежит чёрный весь, а из него дым… – отбегая на безопасное расстояние, заверещала дурным голосом Людка.

Потом, скрываясь за заросшим малиной забором, всё же оглянулась и насмешливо крикнула:

– Так что? Говорить мне с Митричем? Он мне скидку на гробик сделает!

Сухой ком земли разлетелся на мелкие кусочки, ударившись об угол соседского сарайчика.

* * *

«Чтобы не нарваться на опорник нациков или патруль, я пошёл заброшенной дорогой между высохшими совхозными ставками. Но, оказывается, прятался не только я. Этой же дорогой возвращались разведчики украинского штурмового батальона. Они окружили меня и поймали. Я начал им врать про козу, но они мне не поверили. Смеялись и сказали, что я “москаль” и “засланный казачок”, потому что не умею говорить на украинском языке. Сказали, что в штабе со мной разберутся. Связали меня и взяли в плен.

Ночевали мы в заброшенном доме. Там я познакомился с ещё одним пленным. Раненый боец рассказал мне по секрету, что он разведчик из батальона “Спарта” Донецкой республики и что его позывной Гаврош. Гаврош придумал план, как мне убежать из плена и передать секретные сведения в штаб “Спарты”. Оказывается, “немцы” в деревне Червоное делают засаду на наши танки. На фронте “немцами” называют украинских “нациков”, потому что у них над окопами и блиндажами висят фашистские флаги со свастикой. И они везде рисуют кресты. Суки! (Моя тётя Оля – учитель и сказала, что это слово разрешается, потому что оно литературное).

Ночью я попросился в туалет. Меня вывел грузин Мамука. Он тоже укроп, хоть и не украинский. Меня развязали, а я сначала спрятался в саду, а потом убежал. Я выбежал на кукурузное поле, но оказалось, что оно заминировано. Нацики погнались за мной, но испугались, что подорвутся на минах, и дальше не пошли. Один бандеровец орал, как псих: “Спиймаю, пририжу молого москалёнка!” Они по мне из автомата стреляли и минами сыпали. Мне было очень страшно. До самого утра я простоял на коленях на этом минном поле. Всю ночь я думал о маме. Как она там без меня? Ей, наверное, в сто раз хуже, чем мне. Но моя мама сильная. И я буду сильным».

– Зоя, как там мой платочек? – оторвавшись от чтения, спросила директриса, невольно проверяя свои карманы.

– Никакой, Вероника Ильинична, – честно призналась Зоечка, пряча мокрый насквозь директорский платок в крупную клетку. – У меня салфетки есть, – прогундосила девушка, громыхая ящиками стола.

– Давай… – кивнула педагог со стажем и, не стесняясь, громко высморкалась.

«Укропы сами боялись, что их засекут, поэтому они, забрав раненого Гавроша, ушли в Червоное. А