Особый отдел империи. История Заграничной агентуры российских спецслужб - Александр Николаевич Борисов

нравственным качествам кажутся подходящими. Повинуясь сначала внушениям руководителей, такие профаны быстро усваивают масонский дух и превращаются в усердных, подчас бессознательных проводников усвоенных идей в той среде, которая им отведена по масонским соображениям, влияя на общественное мнение, а иногда и создавая его».

Ратаев понимал недостаточность чисто запретительных, полицейских мер борьбы с масонской идеологией. Основной упор в своих «Записках» он делал на необходимости «активного духовного противостояния этому злу».

Необходимо, отмечал он, чтобы масонство встретило противодействие в самом обществе, на которое стремится влиять. «Разоблаченный масон уже теряет половину своей силы, ибо всякий знает, с кем имеет дело», — отмечал он. Главную роль в духовном противостоянии масонской идеологии Ратаев отводил русской церкви, православному духовенству, хотя и вынужден был признавать, что оно «Не совсем подготовлено к этой роли». Еще менее были подготовлены к противодействию распространению масонства в России верхи общества и его государственные институты, в том числе и Департамент полиции, куда направлял свои «Записки» Ратаев. Заключительную «Записку» на масонскую тему он направил в феврале 1916 года тогдашнему директору Департамента полиции генералу Е. К. Климовичу. Вот что показывал Климович по этому поводу 19 марта 1917 года на допросе в Чрезвычайной следственной комиссии Временного правительства:

«Ратаева взяли, кажется, еще до моего вступления. Ему платили сравнительно небольшие деньги, и он должен был по масонству написать какое-то целое сочинение. Но он прислал такую чепуху, что я даже не читал. Он представил какую-то тетрадь, которую заведующий отделом принес и говорит: „Ваше Превосходительство, не стоит читать, не ломайте голову; совершенно ничего интересного нет, чепуха". Я сказал: „Чепуха" — и не стал читать. Может быть, там и было что-нибудь, но мне неизвестно».

Однако на самом деле «Записки» Ратаева Климович не только прочитал, но и весьма внимательно изучил. Но существа дела это не меняло. Каких-либо дальнейших движений в Департаменте полиции они не имели. На этом закончилось сотрудничество Ратаева с Департаментом полиции.

Более продуктивный характер носило сотрудничество Ратаева с Военным ведомством в годы Первой мировой войны. Леонид Александрович был назначен военным агентом во Франции и служил под началом русского военного представителя во Франции, начальника Русского отдела союзнического бюро в Париже генерала А. А. Игнатьева. Интересен в этой связи рапорт Игнатьева на имя генерал-квартирмейстера штаба армии Юго-Западного фронта, посланный им из Парижа 28 декабря 1916 года:

«Член Государственной думы П. Н. Милюков в заседании Государственной думы 1 ноября 1916 года произнес речь, стенограмма коей сначала распространилась как в России, так и за границей в литографских оттисках. 2-го января 1917 года н. ст. полный текст ее был напечатан во французской газете. В этой речи г. Милюков, разоблачая председателя Совета министров Штюр-мера в его стремлениях вступить в переговоры с Германией о сепаратном мире, указывает как на агентов Департамента полиции по исполнению этого поручения в Швейцарии на г. Ратаева и чиновника Лебедева. Эти два лица якобы часто ездят в Швейцарию с „особыми поручениями", как выразился г. Милюков.

Считаю своим нравственным долгом доложить вашему превосходительству, что г. Ратаев и чиновник Лебедев руководят каждый отдельной организацией в нашей агентурной разведке и каждая поездка их, равно и сношения их в Швейцарии, мне всегда известны. Я категорически утверждаю, что г. Милюков, называя с трибуны Государственной думы эти два имени, имеет ложные донесения об их деятельности и что ни г. Ратаев, ни г. Лебедев никаких подобных поручений ни от кого не получали. Выдавая так опрометчиво наши военные секреты, член Государственной думы Милюков принес нам вред, о размерах коего сейчас судить еще нельзя. Донося обо всем вышеизложенном, ходатайствую перед вашим превосходительством принять зависящие меры об ограждении впоследствии честных имен моих сотрудников от брошенного в них позорного обвинения. Доношу, что мною будут приняты все меры, чтобы по возможности уменьшить вред, принесенный г. Милюковым делу нашей агентурной разведки».

Некоторый свет на эту сторону деятельности Ратаева проливают также и воспоминания нелегального резидента русской военной разведки во Франции графа П. А. Игнатьева, родного брата А. А. Игнатьева. Именно ему приходилось вести оперативную работу по руководству парижской резидентурой, куда с большой вероятностью можно отнести и Ратаева. В этих воспоминаниях приводятся факты использования российской военной разведкой в годы Первой мировой войны масонских структур во Франции и Италии.

Часть 5

«ЗВЕЗДА» ЗАГРАНИЧНОЙ АГЕНТУРЫ

КОНТРАКТ ПРОВОКАТОРА

Вербовка бывшего студента. — Цена контракта — Содержание контракта. — Его настоящее имя. — Студент-осведомитель. — Первая смена имени. — Неудачные дебюты «большого таланта». — Провал подпольной типографии в Дерпте. — Подозрения В. Бурцева. — Показания народоволки М. Костюриной. — С. Зволянский о сотруднике Л. — Разгром женевской народовольческой типографии. — Сообщник-предатель цюрихских бомбистов. — Переезд в Париж. — Знакомство с Л. Тихомировым. — Среди русских террористов в Париже.

В 1885 году Рачковский завербовал в ряды провокаторов и направил в Швейцарию некоего Геккельмана, бывшего студента Московского университета, еще в 1881 году уволенного оттуда за беспорядки, позднее причастного к народовольческим делам в Дерпте и бежавшего за границу.

Контракт с Геккельманом на работу в Заграничной агентуре был заключен 8 мая 1885 года при участии чиновника Департамента полиции С. Зволянского. Незадолго до этого, — 24 марта, Зволянский из Парижа, где находился в служебной командировке, прислал в Департамент полиции телеграмму на имя Семякина. В ней говорилось, что «субъект» требует за службу тысячу франков в месяц, не считая разъездных, а в случае разрыва договора по инициативе Департамента полиции — 12 тысяч франков. Может войти в сношение с редакцией, «личность ловкая, неглупая, но сомнительная.

Федоренко полагает сношения с ним полезными, но цена высокая».

На это сразу же последовал телеграфный ответ Дурново на имя Федоренко (Рачковского) для Зволянского: «Нахожу цену слишком высокою. Можно предложить 300 рублей в месяц. Единовременных выдач в таком размере допустить нельзя. Вознаграждение вообще должно зависеть от степени пользы оказанных услуг, которые до сих пор сомнительны. Прошу Вас решить вопрос с Ф. смотря по нужде в содействии подобной личности. Будьте осторожны относительно сохранения особы Федоренко…»

«Субъектом» был Геккельман, он же затем — Ландезен, впоследствии — Гартинг. После этого с «субъектом» было выработано следующее соглашение:

«Бывший агент Санкт-Петербургского секретного отделения, проживающий ныне в Париже под именем Ландезена, приглашен с 1 сего мая к продолжению своей деятельности за границей и поставлен в непосредственные отношения с лицом, заведующим агентурой в Париже. Соглашение с Лацдезеном, рассчитанным секретным отделением по 1 марта сего года, состоялось на следующих условиях:

1) с 1 мая 1885 года г. Лацдезен получает триста рублей,