Очерки Персидской казачьей бригады (1878-1895): по русским источникам - Олег Александрович Гоков

чем всё кончится… при этом, в течение двух лет ни одного письменного указания, приказа или совета от неё не получил»[1209]. Конечно, Заведующий сгущал краски. Тем не менее отношения его с российскими дипломатическими представителями действительно оставались натянутыми.

Поворотным пунктом в отношении Насреддин-шаха к бригаде стал декабрь 1894 г. На начало этого месяца в ноябре им был назначен смотр тегеранского гарнизона. Однако 27 ноября ситуация вновь резко поменялась. По этому поводу В. А. Косоговский сделал в дневнике характерную запись. «Внезапно явился, – записал он, – адъютант-баши[1210]», сообщивший, что на четверг 1 декабря шах назначил военному министру смотр гарнизона. «Уж не дошло ли до шаха, – отметил полковник, – что у меня налицо нет и 300 “казаков”, не хочет ли он меня изловить?»[1211]. Учитывая сложное отношение Насреддин-шаха к В. А. Косоговскому, волновался Заведующий не зря. Оставшиеся три дня он посвятил срочному вызову из отпусков «казаков» и активным учениям. Отпускники прибывали каждый день, даже в день смотра явились 46 человек[1212]. Тем не менее количество чинов бригады не превышало цифры смотра 2 сентября.

Но волновался не только полковник. Камран-мирза, который с начала 1860-х гг. являлся губернатором Тегерана, был обеспокоен не меньше. Пользуясь своим положением военного министра и управителя столицы, он обогащался любыми способами, в том числе и за счет находившихся в Тегеране войск. Опасаясь за их внешний вид и подготовку, Наиб-ос-Солтане, видимо, искренне рассчитывал на ПКБ. 29 ноября он провел предварительный смотр гарнизона и «пришёл в неподдельный восторг» от «казаков». «Развеселился, – записал В. А. Косоговский, – и начал высказывать ко мне особенную симпатию», отметив, что если подведут другие части, то ПКБ не подведет[1213]. Этот случай интересен тем, что несколько противоречит заявлениям полковника в других источниках о яростном желании военного министра уничтожить бригаду. Если бы такое было на тот момент, то Камран-мирза постарался бы выставить «казачью» часть в худшем свете. Тем более что случай был превосходный. Однако всё было намного сложнее. Наиб ос-Солтане, очевидно, боялся за свое положение и поэтому был крайне заинтересован, чтобы ПКБ выглядела впечатляюще. Как и многие персидские сановники, он был «человеком ситуации», то есть руководствовался не столько устоявшимися взглядами, сколько сложившимся на тот или иной момент положением. К тому же, как показали дальнейшие события, военный министр хотел не столько ликвидации ПКБ, сколько перевода ее под свой полный контроль – ведь это была единственная часть гарнизона, на которой «делать деньги» было небезопасно. За ПКБ стояла русская Миссия, и долговременная невыплата денег, как это практиковалось во многих других родах войск, могла повлечь за собой скандал дипломатического характера.

А зная изменчивый характер шаха, этот скандал мог больно отразиться на Камран-мирзе – еще свежи были в памяти действия Насреддин-шаха относительно своего старшего сына Масуд-мирзы в 1880-х гг. Нельзя забывать, что ПКБ «мешала» Наибу ос-Солтане и в его мечтах о престоле после смерти отца. Поэтому избавиться он от нее действительно хотел. Вернее, избавится не столько от бригады, сколько от русского влияния над ней. Тем не менее в конце 1894 г. он в силу сложившейся ситуации выступил не антагонистом, а союзником В. А. Косоговского.

1 декабря состоялось то, что в своих дневниках полковник называл смотром, а в историческом очерке ПКБ – «манёвром». Нам кажется, что в последнем случае он просто несколько «сократил» происшедшее, чтобы подчеркнуть свою роль. Тем более что 6 декабря прошли настоящие маневры, о которых в «Очерке» В. А. Косоговский не упомянул.

Смотр 1 декабря включал в себя прохождение войск гарнизона перед шахом, его окружением и представителями иностранных держав, учебный бой («двусторонний манёвр») и джигитовку. Бригада произвела «фурор полнейший»[1214]. Ни один из начальников гарнизонных частей не сумел толково построить свои части для прохождения, а полковник построил «в 2 минуты». Пехота и артиллерия прошли перед наблюдавшими вразброд, одно орудие распряглось прямо перед Насреддин-шахом. На этом фоне «казаки» оказались на высоте, промаршировав организованно, а «казачья» батарея без проблем миновала зрителей карьером[1215].

Завершила всё мероприятие джигитовка, в которой «казаки» вновь отличились, поскольку эта «отрасль» военного дела с самого начала существования ПКБ была поставлена лучше всего – большая часть личного состава была из кочевых племен, поэтому джигитовать умела чуть ли не с детства. Вечером после смотра от шаха была прислана тарелка мелких золотых монет. Всей ПКБ было выделено по 2 крана на человека, а джигитам и бригаде – по З[1216]. В своем дневнике полковник записал: «Результат смотра блестящий: шах сказал, что он очень и очень доволен “казаками”. Наиб ос-Солтане долго тряс мне руку и осыпал похвалами “казаков”. Европейцы… заявив, что этот смотр доставил им истинное наслаждение»[1217].

Однако уже на следующий день В. А. Косоговский случайно (так он записал в дневнике и оснований не доверять ему в данном случае нет) узнал, что шах назначил маневры на 6 декабря. К счастью для полковника, часть отпускников еще не успела покинуть казармы, унеся с собой двойное жалование и шахские «премии», а часть удалось быстро вернуть в расположение бригады[1218]. Вновь начались учения. 3 декабря Заведующий предпринял репетицию предстоявшего представления. Вечером того же дня состоялся шахский «салям» – торжественный прием, или, точнее, выход[1219]. «На саляме 3 декабря 1894 года, – писал В. А. Косоговский, – [шах] поручил своему сыну Наиб ос-Солтане надеть на Косоговского ленту эмир-тумана[1220], сняв её тут же с одного придворного. После саляма он позвал к себе полковника и в присутствии многих лиц сказал: “Теперь полковника можно назначать руководителем манёвров и смотров, так как из европейских начальников находящихся в Тегеране, нет ни одного, имеющего европейские чины, а по персидским чинам он теперь выше всех остальных”»[1221]. Лента и назначение на должность эмир-тумани свидетельствовали о том, что в шахском отношении к В. А. Косоговскому наметился резкий крен в обратную сторону[1222]. Шах явно был доволен новым Заведующим. «Таким образом, Косоговский сумел с торжеством выйти из тяжёлого положения, – писал тот позже. – Персидское правительство, гордясь непривычным для персидских глаз образцовым строем “казаков”, стало после этого смотра и манёвра всё чаще и чаще назначать парады, смотры и манёвры, главным руководителем которых стал назначаться шахом Косоговский»[1223]. С этим пассажем полковника можно вполне согласиться. Как можно согласиться и с тем его ощущением, что членов российской дипломатической Миссии задело столь резкое возвышение Заведующего. 4 декабря В. А. Косоговский записал в дневнике: «Завтра у посланника все чины