Доброволец / Как я провел лето - Александр Васильевич Архипов

уже практически не сопротивлялась, понимая, что ещё один удар, и она перестанет воспринимать происходящее. Но неожиданно пришёл на помощь Медик. Он взял из рук мёртвого боевика бутылку самогона, перехватил руку Петрика и вложил в неё ёмкость с остатками мутного пойла. Это произвело впечатление на пьяного и мало что уже соображающего бандита. Он моментально отпустил слабеющую на глазах девушку, вставил в свой перекошенный рот горлышко бутылки и замер на несколько секунд. Потом резко оторвался от своего занятия, посмотрел мутным удивлённым взглядом на полураздетую рыдающую Ксению, на Медика и, пуская пьяные слюни, сказал:

– Медик… ты это. Я сейчас с ней… не могу. Ты её туда… – почему-то показывая пальцем вниз, – в тюрьму.

Медик согласно кивнул, перехватил за плечи пошатнувшуюся Ксюшу, сунул под нос открытый флакон нашатыря и, легонько подталкивая её, повёл к выходу. Уже в коридоре мужчина застегнул на Ксюше молнию спортивной куртки под самое горло, марлевым тампоном как мог вытер кровь с лица и, встретившись с ней взглядом, тихо сказал:

– Вы извините меня. Я не… Но лучше так, чем пьяная пуля в грудь. Я эту сволочь знаю… Там, куда мы идём, прохладно, я вам свою безрукавку принесу. Она на собачьей шерсти.

«Тюрьма» находилась в школьной слесарной мастерской. И отличалась от других помещений только металлической дверью на входе. Ну, как же… материальные ценности, станки… были когда-то. Часовой, молодой небритый парень, окинув похотливым взглядом фигурку Ксении, долго открывал двери, раз пять за это время подмигнув Медику.

– Навить не вздумай, хлопче! Це жинка Петрыка. Простягнеш до неи рукы, простягнеш ногы, – угрожающе предостерёг похотливого идиота, Медик. – Да ты иды, я сам закрою.

Помещение местной «тюрьмы» было разделено условно на две половины. На «мужскую» и «женскую». В «женской» находились две женщины. Одна – жена бывшего председателя местной сельской администрации, а вторая – мать «сепара», воюющего на стороне ДНР. Обеих выдала Людка Палий, получившая за это продовольственную премию. На «мужской» половине было многолюдней. Трое немолодых мужчин в гражданской одежде стояли у зарешечённого окна и «гоняли» одну сигаретку на троих. А в углу, на расстеленных прямо на полу драных матрасах, лежали двое, одетые в изодранный, пропитанный кровью камуфляж. Оба были ранены и явно неходячие. Судя по запаху, исходившему от них, раны давно не обрабатывались и перевязку им никто не делал. Сразу сориентировавшись, Ксения вцепилась в руку Медика и быстро зашептала ему прямо в лицо:

– Медик… антибиотики, обезболивающие, йод и перевязочный материал. И воды пусть принесут. Много воды…

– Да ты с ума сошла, дура? – неожиданно перейдя на русский язык, испуганно зашептал Медик, освобождаясь из цепких рук доктора. – Меня на куски порвут, если узнают. Это ж «сепары»…

Со всей дури хлопнув тяжёлой дверью, Медик быстро пошёл по школьному коридору на выход.

– Да человек ты ещё или уже нет?! – громко крикнула ему вслед Ксения, в сердцах больно ударившись по железной двери коленкой. – Профессор несчастный…

* * *

Когда уже совсем стемнело, в «тюрьме» неожиданно зажёгся свет от генератора, тарахтевшего у входа в школу. Металлическая дверь открылась, и на пороге появились Медик с часовым. До Ксении донеслись обрывки фраз:

– Петрик разрешил…

– Точно?

– Иди сам спроси…

– Очень надо…

– Иды покуры, я сам тут…

В руках Медик держал небольшую картонную коробку и ведро. Ведро парило, там явно был кипяток. Ксюша аж взвизгнула от такого неожиданного подарка. Мужчина поставил у её ног ведро и, передав из рук в руки коробку, негромко сказал:

– Здесь всё, что просили. Собрал из того, что осталось. А безрукавку, что я вам обещал, спи… извините, украли. Вы простите меня, Ксения, больше помочь не смогу. Сегодня ночью я ухожу. Буду домой пробираться как-то… Достало всё.

– Как зовут-то вас… по-человечески? – чуть заметно улыбнувшись, спросила Ксения, прижимая к груди драгоценную коробку.

– Михаил Афанасьевич. Беленюк моя фамилия. Бывший декан Луцкого… ну, в общем, дальше вы знаете. Думаю, что и «бандеровец» я уже тоже бывший.

– Михаил Афанасьевич… Как Булгакова. Говорят, запретили у вас нашего общего классика?

– Извините, я тут ни при чём… – растерянно улыбнувшись, ответил тёзка классика. – Прощайте, доктор Ксения.

– А вам не кажется, Михаил Афанасьевич, что пока такие, как вы, «ни при чём», наша с вами Украина будет и дальше, загибаясь, биться от эпилептических припадков? Это я вам, как врач говорю, – крикнула в закрывающуюся дверь доктор Глухова.

Свет в «тюрьме» не выключали ещё целый час. Доктору этого времени, слава Богу, хватило.

Лето… ах, лето!

Светало. В предрассветных сумерках уже можно было различить растрескавшуюся землю между рядами кукурузы. Семёна немного потряхивало от ещё ночной прохлады и уже утренней росы, упавшей на землю. Нужно было вставать на ноги. Из шумевшей от вынужденной бессонницы головы не шли слова бандеровца: «Там мин натыкано, как блох у бешеной собаки». Это как? И как тогда он пробежал такое расстояние по полю и не взорвался? Ноги за время ночного бдения на коленках затекли и плохо слушались своего двенадцатилетнего хозяина. Кое-как поднявшись, Семён начал пробовать шевелить пальцами ступней и перекатываться с пятки на носок. Миллионы острых иголочек безжалостно впивались в задубевшие мышцы ног парня, разнося застоявшуюся за ночь кровь по сосудам и капиллярам. Наконец развиднелось так, что мальчишка уже мог различить свой спринтерский путь, проделанный им ночью сквозь это безжизненное, мерзко шуршащее препятствие. Покосившиеся стволики, загнутые в одном направлении стебли, сбитые сухие листья и валяющиеся на земле початки обезвоженной кукурузы показывали путь к дороге. Шёл медленно, внимательно разглядывая землю под ногами. По дороге осторожно переступил через окровавленную кроссовку с торчащим из неё куском человеческой кости. «Мин как блох на бешеной собаке, – повторял про себя Семён, медленно приближаясь к своей цели. – Если бы ещё знать, как выглядит эта мина… Лепесток, кажется…»

Ровно полчаса потребовалось парню для того, чтобы преодолеть расстояние, которое он ночью пролетел за несколько секунд. Осмотрелся. Вдоль обочины дороги валялись разбросанные автоматные гильзы. Пятно крови, впитавшееся в дорожную пыль, кусок оборванного шнурка от кроссовка. Разорванная, ещё советского производства упаковка от бинта. Семён прекрасно понимал, что всё это имело непосредственное отношение к нему. К мальчишке из подмосковных Мытищ, который две недели назад закончил пятый класс. А до этого и знать не знал кто такие «сепары», что такое БРДМ и почему мин должно быть как у бешеной собаки. Семён судорожно начал вспоминать детали информации, что ему доверил дядя Гаврош. Самое главное – сбежал, дальше всё должно быть просто. Идти нужно