Влияние морской силы на историю - Альфред Тайер Мэхэн

к инициативе и к принятию мер для защиты собственных интересов, не вознаграждали пренебрежения метрополии. Отеческая, централизующая система французского управления слишком приучила колонистов полагаться на метрополию, и они не умели заботиться сами о себе. Правители Канады в ту эпоху действовали как заботливые и способные военные администраторы, борясь по мере возможности с неудовлетворительным состоянием и слабостью колонии; быть может, их деятельность была даже более состоятельной и целесообразной, чем деятельность английских правителей; но при беспечности обоих правительств ничто в конце концов не могло возместить умения английских колонистов заботиться о себе самостоятельно. Странно и забавно читать противоречивые сообщения английских и французских историков о целях и намерениях государственных деятелей противоположных лагерей в те дни, когда послышались первые завывания бури; простая истина, кажется, заключается в том, что одно из тех столкновений, которые мы признаем теперь неустранимыми, было совсем близко, а оба правительства были бы рады его избежать. Границы оставались неопределенными, но английские колонисты таковыми не были.

Французские правители учредили посты там, где могли, на спорной территории, и именно в ходе спора об одном из них в 1754 году впервые появляется в истории имя Вашингтона. Другие затруднения возникли в Новой Шотландии, и обе метрополии начали тогда пробуждаться. В 1755 году состоялась бедственная экспедиция Брэддока против форта Дюкен – ныне Питтсбург, – где Вашингтон сдался год назад. Позднее в том году случилось другое столкновение между английскими и французскими колонистами, близ озера Джорджия. Хотя экспедиция Брэддока должна была отправиться первой, французское правительство тоже не бездействовало. В мае того же года большая эскадра военных кораблей, вооруженных большею частью en flûte [138], отплыла из Бреста в Канаду с трехтысячным отрядом войск и с новым губернатором де Водрейлем. Адмирал Боскауэн уже опередил эту эскадру и ожидал ее близ устья реки Святого Лаврентия. Открытой войны тогда не велось, так что французы были, конечно, вправе послать гарнизон в собственные колонии, но Боскауэну приказали им помешать. Туман, разделивший французскую эскадру, прикрыл ее прохождение, однако два корабля были замечены и захвачены английским флотом 8 июня 1755 года. Едва весть об этом достигла Европы, французский посланник в Лондоне был отозван, но объявления войны все-таки не последовало. В июле сэр Эдуард Хоук вышел в море с приказом крейсировать между Уэссаном и мысом Финистерре и постараться захватывать всякий французский линейный корабль, какой только он увидит; в августе поступили дальнейшие инструкции: захватывать при каждом возможном случае французские корабли всякого рода – военные, приватиры и коммерческие – и отсылать их в английские порты. До конца года было захвачено триста коммерческих судов на сумму шесть миллионов долларов, а шесть тысяч французских матросов очутились в плену (этого числа вполне хватало для команды десяти военных кораблей). Все это произошло, пока сохранялся номинальный мир. Войну объявили спустя шесть месяцев.

Франция как будто по-прежнему подчинялась противнику, но на самом деле она не теряла времени даром и тщательно готовилась к нанесению жестокого удара, для чего имела теперь сильные побуждения. Она продолжала посылать в Вест-Индию и Канаду небольшие эскадры или отряды кораблей, тогда как в Брестском адмиралтействе делались шумные приготовления, а на берегах Канала стягивались войска. Англия видела, что ей угрожает вторжение – к этой угрозе ее население было особенно чувствительным. Тогдашнее правительство, слабое и недееспособное, не могло вести войну и легко позволило ввести себя в заблуждение в вопросе о грозившей опасности. Кроме того, Англия была озабочена, как всегда в начале войны, не только многочисленностью пунктов, которые нужно защищать в дополнение к торговле, но и отсутствием большого числа матросов, рассеянных на торговых судах по всему свету. Средиземноморские интересы поэтому отошли на второй план, и Франция, после шумных демонстраций в Канале, тихо снарядила в Тулоне двенадцать линейных кораблей, которые отплыли 10 апреля 1756 года под командой адмирала Ла Галиссоньера, конвоируя сто пятьдесят транспортов с пятнадцатитысячным отрядом войск под началом герцога Ришелье. Неделю спустя армия благополучно высадилась на Менорке и обложила Порт-Маон; флот же расположился перед портом для блокады.

Все это стало совершеннейшим сюрпризом для Англии, ибо, хотя у правительства возникли наконец некие подозрения по поводу приготовлений французов в Тулоне, было уже слишком поздно пытаться им помешать. Гарнизон не получил подкреплений и насчитывал едва три тысячи человек, из которых тридцать пять офицеров отсутствовали, находясь в отпуске, среди них губернатор и командиры всех полков. Адмирал Бинг отплыл из Портсмута с десятью линейными кораблями всего за три дня до выхода французов из Тулона. Шесть недель спустя, когда он был уже близ Порт-Маона, его флот увеличился до тринадцати линейных кораблей с четырьмя тысячами солдат на борту. Однако, повторимся, было уже поздно: серьезную брешь пробили в стенах крепости неделей ранее. Когда английский флот появился в виду Маона, Ла Галиссоньер вышел навстречу и загородил вход в гавань.

Последовавшее за тем сражение обязано своей исторической славой всецело единственному в своем роде трагическому событию, явившемуся его следствием. В противоположность сражению Мэтьюза при Тулоне, оно дает некоторые тактические указания, главным образом приложимые к устарелым условиям войны под парусами; при этом оно тесно связано с Тулонским сражением тем влиянием, которое оказал на несчастного Бинга приговор суда над Мэтьюзом. В ходе сражения он неоднократно намекал на осуждение адмирала за выход из линии и, кажется, считал, что упомянутый приговор оправдывает, если не определяет, его поведение. Излагая дело кратко, достаточно сказать, что враждебные флоты, завидев друг друга утром 20 мая, оказались после ряда маневров оба на левом галсе, при восточном ветре, лежа к югу – французский флот под ветром, между английским флотом и портом. Бинг начал держать полнее, оставаясь в строю кильватера, а французы предполагали лежать в бейдевинд; так что, когда первый дал сигнал начать бой, линии флотов были не параллельными, а сходились под углом от 30 до 40 градусов. Атака, которую Бинг, по его собственному объяснению, рассчитывал исполнить – корабль против противоположного корабля в неприятельской линии, – трудно выполнима при любых обстоятельствах, а теперь она особенно затруднялась тем, что расстояние между враждебными арьергардами было значительно больше, чем между авангардами, так что вся линия не могла вступить в сражение в один и тот же момент. Когда сигнал был дан, то авангардные корабли англичан спустились и близко подошли к французским, обратившись к их бортам почти носом и, следовательно, жертвуя в значительной степени огнем своей артиллерии. Они получили три продольных залпа, серьезно повредивших рангоут. Шестой английский корабль в авангарде потерял под огнем противника фор-стеньгу, вышел