Влияние морской силы на историю - Альфред Тайер Мэхэн

Пока между ними тянулся спор, сильный ураган разбил два французских корабля и снес мачты у остальных. Вскоре после того Лабурдонне возвратился во Францию, где его деятельность и рвение «оценили» трехлетним заключением в тюрьме вследствие возведенных на него обвинений; под тяжестью такого обхождения он скоро умер. Между тем после его отъезда из Индии Дюпле нарушил капитуляцию, захватил и занял Мадрас, изгнал оттуда английских колонистов и начал усиливать укрепления. Из Мадраса он двинул войска к форту Сент-Дэвид и осадил его, но приближение английской эскадры принудило снять осаду в марте 1747 года. В том году вышеупомянутые бедствия французского флота в Атлантическом океане оставили за англичанами беспрепятственное обладание морем. В следующую зиму англичане прислали в Индию самый большой европейский флот, какой когда-либо появлялся на Востоке, под командой адмирала Боскауэна, который соединял с этим морским званием и звание начальника сухопутных сил. Флот появился близ Коромандельского берега в августе 1748 года. Пондишери был атакован с суши и с моря, но Дюпле успешно сопротивлялся. Английский флот, в свою очередь, пострадал от урагана, и осаду сняли в октябре. Вскоре после того пришли вести об Ахенском мире, которым закончилась европейская война. Дюпле, благодаря восстановлению сообщения с метрополией, мог теперь возобновить свои происки и настойчивые усилия для обеспечения территориальной базы, чем думал по возможности защитить себя от случайностей морской войны. Жаль, что так много ума и терпения было затрачено на усилия, совершенно тщетные; ничто не могло защитить против нападений морской силы, кроме морской же силы, которой, однако, французское правительство не могло предоставить.

Одним из условий мира было возвращение Мадраса англичанам в обмен на Луисбург, захваченный североамериканскими колонистами и возвращенный столь же неохотно, как и Мадрас. Этот обмен хорошо иллюстрирует самонадеянное замечание Наполеона, что он отвоевал бы Пондишери на берегах Вислы; но, хотя морское превосходство Англии делало Луисбург в ее руках более значительным пунктом, чем был Мадрас или всякая другая позиция в Индии в руках французов, выгода обмена была явно на стороне Великобритании. Английские колонисты вряд ли удовольствовались этим образом действий, они знали морскую силу Англии и верили, что смогут снова сделать то, что раз уже было сделано, недалеко от их берегов. Они понимали положение дел. Иначе складывалось в Индии: как глубоко, должно быть, удивились туземные раджи при обратной передаче Мадраса англичанам и как обидно было Дюпле, при том влиянии, какое он приобрел между ними, видеть себя в час победы вынужденным покинуть добычу под давлением силы, значение которой туземные владыки не могли понять! Они были совершенно правы; эта таинственная сила, дававшая себя знать в результатах своего действия, оставалась невидимой для них и была не в том или другом человеке – короле или государственном деятеле, – а в том господстве на морях, которое, как знало французское правительство, исключало надежду уберечь эту отдаленную колонию от флотов Англии. Дюпле сам того не понимал; еще несколько лет он продолжал строить на песке восточных интриг и связей эфемерное здание, тщетно надеясь на сопротивление бурям, которые должны были обрушиться на него.

Ахенский договор, окончивший эту войну как таковую, был подписан сперва Англией, Францией и Голландией 30 апреля 1748 года, а в октябре того же года – всеми державами. За исключением того, что некоторые части отрезали от Австрийской империи – Силезия для Пруссии, Парма для инфанта Филиппа Испанского и часть итальянской территории к востоку от Пьемонта для короля Сардинии, – общим результатом оказалось возвращение к положению дел до войны. «Может быть, ни одна война, после стольких великих событий, после такого кровопролития и таких денежных затрат, не кончалась возвращением воевавших держав в положение, почти тождественное с тем, при каком они начинали борьбу». Действительно, что касается Франции, Англии и Испании, то дело об Австрийском наследстве, случившееся так скоро после разрыва между двумя последними державами, совершенно отклонило враждебные действия от их истинного направления, и разрешение спорных вопросов, которые касались этих стран гораздо ближе, чем восшествие на престол Марии-Терезии, было отсрочено на целые пятнадцать лет. Франция, при несчастии своего старого врага – дома Австрийского, – легко поддалась искушению возобновить нападение, а Англия, в свою очередь, не менее легко увлеклась противодействием попыткам Франции приобрести влияние или установить диктатуру в германских делах. Такому образу действий Англии способствовали и германские интересы английского короля. Могут спросить, что соответствовало истинной политике Франции – направление ли военных операций в сердце Австрийской империи через Рейн и Германию или, как она сделала в конце концов, движение к отдаленным владениям – Нидерландам? В первом случае она опиралась на дружественную территорию в Баварии и давала руку Пруссии, военная сила которой впервые тогда почувствовалась. Таков был первый театр войны. С другой стороны, в Нидерландах, куда позднее переместился главный театр враждебных операций, Франция наносила поражение не только Австрии, но и морским державам, всегда ревниво относившимся к ее вторжениям. Эти державы были душой войны против нее, поддерживали субсидиями ее врагов и причиняли убытки ее торговле и торговле Испании. Бедствия Франции выставлялись Людовиком XV королю Испании как причина, заставившая его заключить мир; очевидно, что эти бедствия были велики, раз они вынудили его согласиться на такие легкие для противников условия мира, хотя он уже держал в руках Нидерланды и части самой Голландии силой своего оружия. Но при таком успехе на континенте его флот был уничтожен, а сообщение с колониями вследствие того пресеклось; если еще можно сомневаться, что французское правительство того времени задавалось такими колониальными претензиями, какие приписываются некоторыми историками, то не подлежит сомнению, что французская торговля терпела чрезмерные убытки.

Если главным побуждением Франции к миру было ее критическое положение, то Англия в 1747 году оказалась, вследствие споров о торговле в Испанской Америке и слабых действий флота, вовлеченной в континентальную войну, в которой потерпела бедствия, заставившие ее войти в долги (до 80 000 000 фунтов стерлингов), и увидела свою союзницу Голландию на краю опасности неприятельского вторжения. Мир был подписан под угрозой со стороны французского посланника, что малейшее промедление послужит для Франции сигналом разрушить укрепления занятых ею городов и тотчас же начать вторжение. Средства самой Англии тоже были расстроены, а между тем истощенная Голландия искала возможности взять заем. «Деньги, – читаем мы, – никогда не были так дороги в городе, их нельзя было занять даже за двенадцать процентов». Если бы поэтому Франция в то время располагала флотом, способным потягаться с английским, хотя бы уступая тому в силе, то она могла бы, утвердившись в Нидерландах