Хроника Войн - Валерий Карибьян

зрение восстановилось, и циферблат ожидаемо показал 03:33 утра. Он вернул трубку на место, случайно стукнув ею об острый угол, – Галка дернулась, но не проснулась. В углу ни звука, ни шевеления.

– Перестань на меня смотреть, – снова прошептал Волков.

Тишина.

Он отвернулся, обнял Галку, обхватив своей тяжелой рукой ее грудь, и плотнее прижался к ее спине всем телом. Закрыл глаза и попытался заснуть.

– Не смотри на меня, – прошептал он в третий раз едва слышно.

Галка почувствовала на своей шее тепло дыхания и неосознанно, продолжая видеть сон, буркнула:

– Угу.

Деревенский ветерок задувал в комнату ночную свежесть. Ближайшая автомобильная дорога, не считая внутрипоселковой, пролегала в полутора километрах от дома Волкова в деревне Воскресенки, отчего воздух кругом сохранялся чистым, с примесью зелени и пресными нотками местного пруда, чей запах приносило в комнату обрывками.

Но Волков сейчас ощущал другое: это был запах смерти, гниение тела истерзанного человека в цинковом гробу, лежащего с зашитым ртом и застывшим выражением лица. Затем появилась гарь, перед глазами поплыли черные клубы дыма, над головой просвистели трассирующие пули, в нескольких метрах по бокам раздались взрывы, крошки земли прыснули в глаза…

Начало 2000-х.

В ноги прилетела голова рядового в каске. Волков посмотрел влево: в той части траншеи всех убило, расчленив тела на обрубки; он посмотрел вправо: постанывая, рядом лежал раненый в ногу Валька, на его руку каким-то образом намотались чужие кишки, а лицо забрызгало кровью и облепило ошметками мозгов сержанта, разорванного поблизости минометным снарядом. Еще дальше лежала половинка другого солдата.

– Только нога?! – спросил Волков, задыхаясь. Он быстро подполз к товарищу.

– Д-да-а, – с трудом выдавил Валька, сжимая обеими руками левое бедро чуть выше осколочной раны, пытаясь остановить хлещущую кровь.

Волков бегло осмотрел себя, прощупал туловище, конечности, голову… – без повреждений. Он хотел было перевязать чем-нибудь Валькину ногу, забыв про личное оружие, но над головой раздался голос с сильным акцентом:

– Этих пакуйте. Может, обменяем потом.

А чтобы не появилось желания потянуться к автомату, противник дал очередь – и пули врезались в заднюю стенку траншеи в нескольких сантиметрах от Волкова. В следующую секунду к бойцам спрыгнули другие и, несколько раз приложившись ботинками по головам, потащили за собой.

Труп капитана – судя по звездочкам на погонах – страшно вонял у противоположной стены. Его разлагающаяся, отделенная от тела голова с вырезанными глазами и без одного уха, держалась на ржавом штыре, торчавшем из земли рядом с остальной частью офицера. Шею заселила колония личинок. Волкову с Валькой приказали строго-настрого, под страхом смерти ничего в яме не трогать. Это они таким образом издевались – придумали очередной способ изощренного психологического угнетения.

Баланду, почти всегда без хлеба, спускали на веревке в котелке один раз в день. Иногда показательно в нее плевали, заливаясь отвратительным смехом. Вальку почему-то били чаще и сильнее, хотя тот был худенький, неспортивный, в отличие от Волкова, да еще раненый. Хорошо, осколок хоть достали да ногу перевязали. Дезинфицировать, сказали, мочой. Конечно, никакая моча, как Волков ни старался, не помогала. Гнилостный запах Валькиной раны стоял настолько сильный, что перебивал порою вонь капитанского трупа, с энтузиазмом поедаемого кишащими в нем червями.

Волкова не били так часто и так жестоко, потому что он казался хорошим обменным фондом – перспективным. А Вальку, видимо, уже списали, но зачем-то оставляли жить. Было, правда, обоих три раза на расстрел выводили; в итоге между собой о чем-то спорили и обратно в яму бросали.

– Сдохнут сами – и черт с ними. А пока живые – еще пригодятся, – услышал как-то Волков разговор наверху.

Валька уже после первого «расстрела» бояться перестал. Наоборот, просил, чтобы шлепнули поскорее.

Труп капитана все-таки через несколько дней убрали. Голову тоже. Но не по доброте душевной. Они с родителей немалый выкуп за его останки вытрясли. Причем сначала отдали только тело, а голову вернули через неделю – за отдельную плату. Вернее, не вернули, а показали место захоронения, вручив лопаты со словами:

– Сами выродка своего выкапывайте. Услуги «такси» отдельно оплачиваем, а то пешком своих вонючие кости понесете. 

И ржали всю дорогу, наблюдая со стороны с автоматами наперевес. Про ржач Волков потом узнал, а про историю выкупа конвоир рассказал, с особым наслаждением смаковал, чтобы в яме «веселее» сидеть было.

Тем временем Валька стал постанывать все тише и тише. Повадился креститься да просить Бога, чтобы тот помог скорее помереть или чтобы его все-таки расстреляли. Как бы не так, думал Волков, расстрел – это хорошо, подарок, можно сказать. А могут ведь и другое чего придумать… От бессилия и невозможности хоть чем-то помочь Вальке, душу выворачивало наизнанку и съедало чувство вины.

Волков перевернулся обратно, на прежний бок. Галка что-то недовольно пробурчала и натянула одеяло на макушку. Свернувшись калачиком, она подцепила пальцами ноги́ пятку мужа, будто крючком.

– Не смотри на меня. – Он опять включил мобильник, чтобы глянуть время.

3:46.

– А как будто вечность прошла, – досадно вздохнул Волков.

Галка неосознанно угукнула и повошкалась, втиснув другую ногу между его икр.

Волков крепко и надолго зажмурился, затем открыл глаза – бесполезно, не заснет. Лег на спину и уставился в деревянный потолок с облупленной краской. Какое-то насекомое поскреблось между половиц и смылось, быстро перебирая сорока ногами.

Тени веток на стене замерли, скрип форточки постепенно затих.

Через минуту картинка перед глазами поплыла, будто кляксой заполнилась, веки потяжелели и медленно опустились.

– Ты мне вот что скажи, Волков, – капитан стоял в яме у своей стены, держа подмышкой собственную голову, словно мотоциклетный шлем, – почему бедолагу истязают похлеще тебя? Разве это правильно? – И вытянул палец в сторону обшарпанного угла.

Волков повернул голову. Валька смотрел на него впалыми в глубокую черноту глазами, приложившись спиной к холодной стене. Его нога совсем развонялась, а грязные тряпки вместо бинтов, ни разу не менявшиеся со времени заточения, прилипли к ране так сильно, что оторвать их можно было только с мясом. Он страшно исхудал – казалось, его скулы вот-вот прорвут кожу на шершавом лице, постаревшем на двадцать лет за какие-то считанные недели. Не помогало даже то, что Волков отдавал ему бо́льшую часть своего скудного пайка, целиком иногда отдавал. От слабости Валькин рот не закрывался, а потрескавшиеся губы, усыпанные гнойными болячками, едва шевелились, тихо прося любой возможной, но, главное, скорой смерти.

– Вон, как был ты здоровый детина-бугай, так и остался, – обидно продолжал отчитывать капитан. – За что такая несправедливость, а? Нехорошо это, ей-Богу.

– Я-я… – попытался оправдаться Волков. – Не специально же.

– Ну да, ну да, не специально…

Наверху открылся люк. Солнечный свет ударил в яму, и внутрь хлынула спасительная струя свежего воздуха. Волков закрылся рукой, зажмурился, у Вальки же не хватило на это сил