Очерки Персидской казачьей бригады (1878-1895): по русским источникам - Олег Александрович Гоков

представления В. А. Косоговского о военной службе и русских интересах в Иране. Думается, мысль о полной передаче ПКБ под русский контроль существовала не только в голове полковника, но и среди высших военных и дипломатических чинов Российской империи[1363]. Но, без сомнения, В. А. Косоговский стал своеобразным катализатором, под воздействием которого мысль эта обрела законченный вид и стала одной из внешнеполитических задач не только для Военного министерства, но и для дипломатического ведомства. В. А. Косоговский был искренне озабочен положением российских военных инструкторов (и даже шире – «русского дела») в Персии. Следуя своим воззрениям (и, по-видимому, негласным указаниям кавказского начальства), он изначально стремился добыть русским исключительное положение. Всё пребывание на должности с весны 1894 г. убеждало его также в необходимости создания прочной юридической основы для существования ПКБ под российским контролем и для деятельности Заведующего. Кризис 1895 г. стал хорошим моментом для реализации этих идей.

Основные положения документа, утвержденного Насреддин-шахом 24 мая 1895 г., были изложены самим В. А. Косоговским, а за ним повторены исследователями. Поэтому мы будем отталкиваться от сведений полковника. Мы приведем фрагменты из его воспоминаний, а затем сделаем к ним необходимые пояснения, соотнося их с таковыми у Н. Тер-Оганова.

«Прежде каждый новый командир бригады заключал свой именной контракт на три года, что, конечно, не обходилось без некоторого подмасливанья или же давления на государственных представителей Персии и находилось в полной зависимости от обстоятельств и обстановки, – начинал характеристику «Положения» и его результатов В. А. Косоговский. – До заключения краткого, но исчерпывающего договора Косоговского, англичане или другие державы могли, при окончании каждого именного трёхлетнего контракта, предлагать своих инструкторов, теперь же персидское правительство обязалось держаться русских инструкторов, каков бы ни был их глава, для персидского правительства, то есть приятен или неприятен. Косоговский поставил своей задачей исключить значение времени и личности и связать персидское правительство по возможности безропотно и раз навсегда договором бессрочным и безымянным»[1364]. Таким образом, полковник решил главную задачу: «шах должен был признать за Россией исключительное право на управление бригадой»[1365]. Н.К. Тер-Оганов констатировал, что «принятие “Положения” шахским правительством отняло у англичан (и не только у них) надежду на перехват или развал бригады. Благодаря этому документу исключалась даже теоретическая возможность захвата бригады англичанами»[1366]. Это верно лишь отчасти. Уже после восхождения на престол в 1896 г. новый шах Мозаффарэддин должен был подтвердить все условия соглашения 1895 г.[1367] В сентябре 1903 г. после отставки Али Асгар-хана новый премьер-министр переподчинил ПКБ военному министру[1368]. А в 1920 г. в связи с отстранением российских военных инструкторов, власть над ПКБ (к тому времени – дивизией) был передана члену британской военной миссии полковнику Генри Смиту[1369]. Поэтому указанное утверждение Н.К. Тер-Оганова (основанное на мнении В. А. Косоговского) было верным лишь для рассматриваемого момента времени.

«Последствиями Положения 24 мая 1895 г., – отмечал В. А. Косоговский, – было уравнение прав всех офицеров бригады с мухаджирами, в корень сокрушившие значение мухаджиров; расширение власти командира бригады, которого может контролировать только садразам; сильный удар власти военного министра, так как бригада и бюджет её совершенно изъяты из его ведения и переданы в руки садразама»[1370]. Здесь изложены еще несколько важнейших для «бригадного дела» положений, которые мешали предыдущим командирам и были ликвидированы «Положением». Во-первых, был разрешен «мухаджирский вопрос». Отныне мухаджиры не составляли привилегированной части бригады, по крайней мере, формально. В связи с этим были намечены пути к решению «офицерского вопроса»: производство ставилось в зависимость от личных заслуг, а не от чинов и званий, полученных предками. Как отмечал Ф. Казем-заде, «практика назначения сына на чин отца после его смерти была отменена, каждому офицеру приходилось пройти весь путь иерархической лестницы»[1371]. Выдвигая по службе отличившихся офицеров вне зависимости от их происхождения, полковник получал надежных подчиненных, обязанных положением своим заслугам и лично Заведующему, а не военному министру, шаху и иным сановникам, как это было прежде.

Во-вторых, Заведующий наконец получил права боевого командира[1372]. Еще А. И. Домонтович указывал на непонятное для него положение Заведующего как командира части, который фактически был ограничен в своих полномочиях как по отношению к русским инструкторам, так и по отношению к своим подчиненным. Последнее, в частности, проявлялось в вопросе о производстве в офицеры и системе наказаний. Теперь полковник становился фактическим хозяином вверенной ему части, избавившись от «опеки» военного министра. Как верно отметил Н. Тер-Оганов, «закрепление неограниченных прав за командиром бригады объективно способствовало превращению Персидской казачьей бригады в действенное военно-политическое орудие царской России»[1373]. Но, в то же время, такое подчинение гарантировало независимость ПКБ от некомпетентных, жадных и антирусски настроенных людей на посту военного министра, которые могли бы попросту развалить ПКБ, как это уже было сделано с остальной армией. В-третьих, Заведующий был выведен из подчинения военному министру и подчинен садразаму[1374]. Здесь сыграл роль личностный фактор. Камран-мирза, как уже отмечалось, склонялся к английской ориентации, в то время как Али Асгар-хан Амин ос-Солтане к тому времени ориентировался на русских. Прочность положения Заведующего определялась личным соперничеством двух персидских сановников[1375]. В этом была его и сила, и слабость. В дальнейшем, после смещения или отстранения Али Асгар-хана, полковник фактически становился заложником личности, которая сменила бы того на посту первого министра[1376]. То же касалось бюджетного вопроса. «С тех пор бюджет бригады стал проходить через руки садразама помимо военного министра», – писал В. А. Косоговский[1377]. Тем не менее хотя денежное обеспечение ПКБ и было передано в руки садразама, однако источники финансирования по-прежнему не были четко определены. В результате, уже через год-полтора, при новом шахе, В. А. Косоговскому вновь пришлось столкнуться с трудностями финансирования ПКБ[1378], так как новые министры интересовались не столько бригадными делами, сколько возможностями ухватить от доставшейся в их распоряжение страны более солидный куш[1379]. Для обеспечения ПКБ довольствием и фуражом В. А. Косоговскому пришлось даже заложить свое имение в России[1380]. Окончательно вопрос был снят после займа, взятого у России в 1900 г.

Однако В. А. Косоговский, вытребовав у шаха утверждения «Положения 24 мая», постарался позаботиться о том, чтобы оно не осталось одним из документов, которые определяли существование ПКБ лишь постольку, поскольку это было выгодно персидскому правительству, как это случилось, например, с шахским дестехатом от 5 декабря 1892 г. Для этого полковник настоял на том, чтобы придать ему вид не только шахского решения, но международного документа. Это давало большие гарантии