Белогорская крепость - Наталия Иосифовна Ильина

Ну а почему же Олега раздражает веселье Стаса на вокзале? В этот радостный день, когда такие, как Олег, от счастливого предвкушения встречи с родными местами не могут заснуть до самого Бреста, в этот-то светлый день почему не повеселиться? Олег обижен, что старый друг «не выразил ни малейшего сожаления в связи с предстоящей разлукой». Но, может быть, Стаса так радовала предстоящая встреча с Родиной, что он и с другом расставался без сожаления? Уж это-то Олег мог понять и простить? Но нет! Он не прощает Стасу ни веселья во время пребывания на Западе, ни веселья в день расставания с Западом. Чем это объяснить?

Но был ли Олег? И Стас был ли? Не вызывают доверия эти персонажи! Произведение, здесь цитированное, явно не имеет отношения к художественной прозе. Оно скорее напоминает инструкцию, адресованную бюрократом гражданам, выезжающим за границу. Им предписывается: ходить с грустью в глазах, на витрины не пялиться, на шею чужеземцам не кидаться. А вот как вести себя на вокзале в день отъезда на Родину — четких указаний нет.

Прочитаем еще рассказ… Некий Мещеряков решил остаться холостяком. Почему же он избегает брака? Автор объясняет это тем, что Мещеряков не хотел иметь детей. Сам он вырос без отца, очень страдал и завидовал сверстникам, у которых отцы были. «Именно поэтому, от жестокой сердечной тоски, пережитой в детстве, решил он исключить из числа возможных вариант с мукой его ребенка».

После варианта с мукой ребенка у меня исчезло желание продолжать знакомство с произведениями прозаика. Перейду к поэту. Борис Маслов. «Письменный подоконник». («Молодая гвардия», 1986, тираж 6 тыс. экз.):

Взгляд ветерана строг и светел.

Он на войне героем был,

Но нам сказал, что не заметил,

Как немца первого убил.

…Служил Гаврила хлебопеком,

Гаврила булку выпекал…

Прошу прощения, Гаврила тут ни при чем. Почему-то вдруг вспомнился. Продолжим стихи:

…от страха. И потом сурово

глядел на наш притихший класс.

И рассказал нам про второго

все, как запомнил. Без прикрас…

Гаврила ждал в засаде зайца,

Гаврила зайца подстрелил…

Опять Гаврила! Почему стихи молодого поэта упорно вызывают к жизни Гаврилу? Нет. Опасаясь его нового появления, я не буду цитировать последнюю строфу. Речь идет о том, что ветеран рассказывал школьникам жестокую правду о войне, не щадя их нежных детских душ. «Но о войне и надо так!» — восклицает автор.

А вот о ветеране «надо ли так»? Плясовая интонация, уместная для рассказа о похождениях Гаврилы, совершенно не пригодна для той задачи, какую пытался поставить перед собой поэт. Поэт ли?

Вот еще стихи:

Написал он о многом

За месяц в больнице.

А оставил: «…у окон

Побиралися птицы…»

Он замучил соседей своих сквозняком,

От окна оттолкнул одного старика,

И почти что подрался с другим стариком,

Замахнулся… но руку сдержала строка.

Написал он о многом

За месяц в больнице.

«Трам-па-пам-па… у окон

Побиралися птицы».

Но если из всего им написанного он всего и оставил: «трам-па-пам-па… у окон побиралися птицы», а остальное самокритично отбросил, то каково же было это остальное? И интересно, между прочим, какая именно строчка удержала руку лирического героя, замахнувшегося на старика? А впрочем, неважно! Какая бы она ни была — благодаря ей старика не побили, и то слава богу!

Допустим, что две мною прочитанные книжки нетипичны. Такие попались, не повезло. Тем более что последнее время в журналах стали появляться новые имена, сразу обратившие на себя читательское внимание. Каков возраст этих одаренных авторов? Не знаю. И читателю до этого дела нет. Ибо не было в России такой категории — «молодая литература». Другое было: либо человек имеет право называться «писателем», либо не имеет. Это право заслуживалось только одним: достоинством произведения. Талантом. «Таланту ничего не нужно!» — говорил Твардовский. Это значит: талант повышенного внимания к себе не требует, рукописи свои не «пробивает», путь к читателю ищет  с а м. А ведь многие из тех, кто выступал у самовара и на трибуне, только тем и занимались, что требовали, обвиняли, жаловались, да еще объявили о существовании «проблемы молодых», решение которой зависит от отношения к  н и м!

Так смею ли я, ознакомившись всего с двумя книжками, делать какие-то выводы? Смею. И вот почему. Скажите откровенно: можно ли, имея за душой такие тексты, — выше цитированные, — чего-то требовать? А требуют! И требования удовлетворяются. Издают эти тексты, не жалея на них «листажа» и заодно не жалея читателя. И кто мне поручится, что среди произведений других выступавших мы не найдем ничего похожего? Ведь, судя по языку, каким некоторые из них выражали свои мысли, такое подозрение не беспочвенно… Между прочим, один из выступавших у самовара сообщил, что, готовясь к чаепитию, он просмотрел 167 книг молодых поэтов, и все они являются «совершенно одинаковыми». В этом он винит издателей, которые «не дают молодым открывать и открываться». Но меня в этом сообщении поразило другое: цифра. Подумать только! Членов Союза писателей свыше десятка тысяч, а недавно возникших и уже издающих свои книги поэтов — чуть не две сотни!

Как это объяснить? Быть может, литературный дар сегодня уже не является непременным условием для того, чтобы числиться в писателях? К образованию, видимо, тоже особых требований уже не предъявляют?

Попробуем разобраться.

Представителей «молодой литературы» просили помогать воспитывать подрастающее поколение. А вот как их самих воспитывали? Каковы были литературные нравы в годы молодости тех, кому сейчас под сорок, и в годы ранней юности тех, кому сейчас под тридцать? Что говорилось вокруг них? Что они слышали?

А слышали они о том, как богато живут писатели. Не все, конечно, а те, кто занимает ответственные посты: члены секретариата СП, директора издательств, главные редакторы журналов. «Писатель без власти — никто!» Эти слова я услыхала из уст жены одного из секретарей СП, а заодно и главного редактора толстого журнала. В те годы — более двадцати лет назад — эти слова меня рассмешили. Скоро я поняла: смеяться было рано.

Этот главный редактор в подведомственном ему журнале печатал свой многостраничный роман — вторая половина 60-х годов. Однажды, зайдя в редакцию этого журнала, я услыхала рыдания. Раньше мне не приходилось слышать, чтобы в рабочее время, на